Мотив поруганного брачного ложа снова вспыхивает в сцене встречи лицом к лицу Медеи с ее оскорбителем Ясоном. Выяснение отношений между бывшими супругами принимает частую у Еврипида форму агона — состязания в речах двух персонажей, отстаивающих противоположные нравственные или общественные ценности, и ведет к принятию одной из сторон каких-либо, более или менее решительных действий. Для их обоснования действующие лица произносят примерно равновеликие или совсем равные по объему монологи[139], после которых корифей вставляет реплику, резюмирующую услышанное. Агон представлен в 13 трагедиях Еврипида из 17 сохранившихся[140], причем только в двух случаях спорящими сторонами выступают мужчина и женщина: в «Медее» и в написанной в середине 20-х гг. «Гекубе» (1109–1292). В последней, однако, агон уже ничего не решает, поскольку фракийский царь Полиместор, предательски убивший троянского царевича Полидора и за это ослепленный заманившими его пленными троянками, пытается оправдаться, а Гекуба отстаивает свое право на осуществленную месть.
Совсем иначе в «Медее»: здесь заглавная героиня произносит настоящую обвинительную речь против Ясона (465–519), называя его совершенно негодным человеком[141], не стыдящимся смотреть в глаза людям, которым он причинил зло, и напоминает об оказанных ему услугах (465–487, 502–505) — в благодарность за это он соблазнился новым ложем[142]. Простительно было бы желание нового брака, если бы от первого не было детей, но у Ясона растут два сына, и вот теперь их изгоняют вместе с матерью! Как не признать Ясона верным супругом, вызывающим восхищение (488–491, 510–515)! Агрессивность Медеи, как и преувеличенная ею ранее самостоятельность девушки при выходе замуж, существенно отличается от того, как представляли себе зрители Еврипида место женщины в доме и в обществе[143]. При этом Медея обвиняет мужа в нарушении клятвы, поверив которой она предала родной дом и последовала за Ясоном в Грецию, где она еще усугубила свое положение беглянки убийством Пелия (492–495; ср. 483–487). Между тем, хотя заключение брака ни в «героическую» эпоху, ни в V в. не сопровождалось какой-либо клятвенной процедурой, нарушение любой клятвы считалось серьезным нравственным проступком[144]. Соответственно, словам Медеи это обвинение придавало еще более отчетливый наступательный характер.
Ясон пытается оправдаться. Надо заметить, что уже в мифологической традиции Ясон не является героем в полном смысле этого слова: в поход он отправляется вместе с другими «благородными мужами» (5), в то время как настоящий герой его поколения — Геракл или Тесей — идет на подвиг в одиночку; да и подвигов он никаких бы не совершил, не приди ему на помощь женщина. Вполне прагматично настроен он и в нашей трагедии. Своей подлинной спасительницей он считает Киприду, пробудившую в Медее любовь к нему, а сама Медея даже выиграла, променяв варварскую Колхиду на Элладу и прославившись здесь своей мудростью (526–541). Переходя к обоснованию своего решения, он выстраивает рациональные доводы: во-первых, он поступил мудро, затем — благоразумно, наконец — будучи другом ей и всем своим (547–550). И напрасно она обвиняет его в ненависти к прежнему ложу и жажде[145] нового (555 сл.). Его новый брак — средство узаконить собственное положение и обеспечить будущее детей, приравняв их к тем, которые родятся от здешней царевны (557–567). При этом Ясон исходит, конечно, не из этики героических времен, а из афинской практики, но не доводит свою мысль до конца. Действительно, если афинянин имел неосторожность вступить в брак с женщиной негреческого происхождения, то по закону, принятому по инициативе Перикла еще в 451 г., дети от такого союза не могли быть зачислены в состав афинских граждан и подлежали продаже в рабство[146]. Однако детям от брака с чужеземкой новая женитьба отца едва ли могла бы помочь, потому что при записи в афинское гражданство они все равно должны были назвать своих родителей, и если один из них оказывался не афинским гражданином, то никаких шансов получить гражданские права у детей не было. Когда Ясон говорит, что, вступая в брак с коринфской царевной, он хотел приравнять сыновей от Медеи к тем, которые родятся от нового брака (562–567), он явно выдает желаемое за действительное. Недаром и хор признает, что Ясон построил свою речь искусно[147], но все равно предал Медею и поступает несправедливо (576–578)[148]. Обвинение это тут же поддерживает Медея: достоин величайшего наказания тот, кто умеет хитрой речью прикрыть несправедливость и дерзкое мошенничество (580–583), — в этой тираде не без основания находят осуждение со стороны поэта распространяющегося искусства изощренной речи, умеющей выдавать черное за белое.
139
В «Медее» речь Ясона (522–575) целиком равняется речи Медеи (465–519), так как попавший в нее по ошибке ст. 468 изымается: он повторяет ст. 1324, где он на месте.
140
В это число не входит явно подложный «Рес», написанный, вероятно, не ранее IV в. до н. э. неизвестным поэтом и попавший в собрание сочинений Еврипида вместо его подлинной утерянной трагедии.
141
(παγ)κακιστος — 452, 465, 488, ср. 498, 586, 618. Любопытно, что Медея обращает против Ясона упреки, которые в предшествующей традиции делались женщинам: они — великое зло (κακον) (Гесиод. Теог. 585, 600, 609; ТиД 57 сл., 88; Семонид, фр. 7. 72, 96).
144
Правда, в «Евменидах» Аполлон утверждал, что «брачное ложе мужа и жены находится под охраной права больше, чем клятва», но это высказывание можно объяснить его особым положением ответчика перед лицом обвинительниц Эриний. В реальной жизни афиняне едва ли разделяли такие высокие мысли.
145
ιμερος, 556, - сильное слово, известное нам по состоянию эсхиловского Этеокла (см. гл. I). Ср. 623: «тоска» (ποθος) Ясона по новой супруге.
147
См. выше, со ст. 547–550, но особенно это касается заключительного периода, 559–565, где семь стихов создают непрерывную синтаксическую конструкцию. Впрочем, Медея в ораторском пафосе нисколько не уступает своему мужу: свои заслуги она перечисляет в длинном сложносочиненном предложении, и в конце речи строит большой период: 509–515.
148
В героические времена никаких ограничений в гражданских правах не было, поскольку не было самих гражданских прав. У Теламона, соратника Геракла в первом разорении Трои, было два сына: Аякс от «законной» жены и Тевкр — от подаренной ему Гераклом плененной троянской царевны Гесионы, и оба участвовали на равных в Троянской войне, причем Тевкр считался лучшим лучником и принимал участие вместе с самыми благородными вождями в погребальных играх в честь Патрокла (Ил. XXIII. 859–883). В софокловском «Аяксе» Агамемнон пытается уязвить Тевкра в его происхождении (опять же с афинской точки зрения), но получает в ответ, что дед Агамемнона Пелоп — сам фригийский царевич, а его мать Аэропу отец застал в объятьях раба (1228–1231, 1291–1298), — все это не помешало Агамемнону возглавить Троянский поход.