В этой трагедии картина совсем иная: Спарта названа «славной» (16–17, 57; ср. «прекраснокамышный» Еврот, 493), с уважением упоминаются ее божества и культы[189]), а заглавная героиня представлена невольной жертвой вражды между Герой и Афродитой. Она никогда не принадлежала Парису и готова сохранить верность мужу даже ценой жизни (298, 835, 1101). В конце трагедии Елена характеризуется как «доблестная, разумнейшая, благороднейшая в мыслях» (1684–1687). Каким путем достигается такое ее изображение, мы скоро увидим, пока же только заметим, что примирительное отношение к спартанцам, вероятно, объясняется обстановкой, сложившейся в Афинах ко времени постановки трагедии: поражение в Сицилии основательно подорвало уверенность афинян в их возможностях, и, наверное, не в одном доме шли разговоры о желательности мирного завершения двадцатилетней войны, не принесшей победы ни одной из сторон (ср. в «Елене» стасим 1, ст. 1107–1136, осуждающие войну как средство разрешения споров). Этим же настроением проникнута и аристофановская «Лисистрата», показанная в следующем году, если даже предлагаемые в ней средства для заключения мира выглядят достаточно смелыми. Во всяком случае, политические симпатии или антипатии драматурга не могут объяснить перемен в эволюции его художественного метода: в поставленном в 408 году «Оресте» Еврипид будет снова изображать в мрачном свете и Менелая и Елену.
Преступницей, ненавистной всей Элладе за гибель мужей, считают в «Оресте» Елену и ее собственный отец Тиндарей, и Электра с Орестом, и Пилад, и Корифей вместе с хором, и даже ее фригийский раб[190]. При этом сама Елена косвенно разделяет эту оценку: она боится пройти по улицам Аргоса, опасаясь неприязни людей, чьи сыновья полегли под Троей (98–102; ср. 56–60). Неприглядно выглядит и Менелай: он отказывается защищать Ореста от обвинения в народном собрании (682–716), заслуживая этим прозвище негоднейшего человека, каким только и может быть муж негодной жены (718 сл., 736 сл.), и неоднократные обвинения в трусости[191]. Вся заключительная четверть трагедии посвящена разработке плана убийства Елены и ее дочери Гермионы, чтобы отомстить Менелаю и вынудить его вступиться за Ореста и Электру, осужденных на смерть. Таким образом, антиспартанская тенденция в «Оресте» очевидна, между тем как эта трагедия в не меньшей мере заслуживает названия трагикомического фарса, чем «Елена».
Здесь, естественно, возникает роковой при анализе всякого художественного произведения вопрос: отражают ли все приведенные выше высказывания мнение автора или его персонажей? Так, например, вполне понятно, что ни Гекуба, ни Электра, ни их окружение не могут питать к Елене добрых чувств, но перед аудиторией Еврипида в данном случае едва ли возникала проблема отличия точки зрения автора от мнения его героев: осуждение Елены было в V в. стереотипом общественного мнения афинян, и ее апология в работах Горгия и Исократа была не больше, чем риторическим кунстштюком. Еврипид в «Елене» подошел к этому сюжету совсем иначе.
В качестве исходного пункта для новой трагедии Еврипид воспользовался версией мифа, известной по поэме сицилийского поэта Стесихора (около 632 — 556): Парис увез в Трою не Елену, а ее призрак, сотканный из воздуха. Как бы современники поэта ни относились к правдоподобности такого варианта, подкрепление ему можно было найти у Геродота, который в своей «Истории» (II. 113–120) передавал рассказ, услышанный им в Египте. Когда буря отнесла Александра (Париса) вместе с соблазненной им Еленой к устью Нила, правившему в Египте царю Протею стало известно о том, какой богомерзкий поступок совершил троянский царевич, оскорбив гостеприимный дом Менелая. Он велел доставить беглецов в свою столицу Мемфис, и Парис избежал заслуженной им кары только потому, что Протей запрещал казнить чужеземцев, занесенных в Египет бурей. Александру Протей велел убираться куда ему угодно, а Елену и сокровища оставил у себя, чтобы со временем вернуть мужу. Таким образом, первая красавица Греции на самом деле никогда не была в Трое, и троянцы не могли ее выдать по требованию эллинов, которые не поверили в правдивость их отказа и начали войну. Когда же по ее окончании они убедились в искренности троянцев, то отправили Менелая в Египет. Гомер, говорил Геродот, знал о пребывании там Елены, но отверг эту версию как не согласующуюся с его изложением причин Троянской войны.
190
19 сл., 130 сл., 246–250, 518–522, 741, 743, 1132–1136, 1139, 1142, 1153 сл., 1305–1310, 1360–1365, 1386–1389, 1584.