Конечно, это исключительный случай, чтобы на одной странице было столько незамеченных при выпуске книги ошибок. Но иногда достаточно и одной буквенной ошибки, чтобы вызвать «смятение чувств» у читателя. Так, прочитав в хорошей популярной книжке фразу «В чтении и письме участвуют разные нерОвные механизмы», тысячи читателей будут ломать голову над загадочным словом, пока не догадаются посмотреть в самом конце книги перечень опечаток и исправить допущенную в тексте ошибку.
Бывает и хуже, когда одна перевранная буква заводит читателей бог весть в какой тупик. В сборничке стихов И. А. Бунина под названием «Пахнет черемухой», выпущенном для детского чтения издательством «Малыш», есть прелестная поэтическая картина, изображающая степь на рассвете, когда «роса дымится» и «спят пастухи». Мирный пейзаж дополняется одним неожиданным штрихом: «в степи сидит пастушка на копне». Ее и нарисовал художник, правда, переместив пастушку с копны просто на охапку сена. Но в стихотворении Бунина нет никакой пастушки — он писал, что на копне сидит маленькая птичка, которая называется пустушка[2]. Вот ведь как испортила чудесное стихотворение одна ошибочная буква!
Что такое ошибка вообще, лаконично сказано в «Словаре русского языка» С. И. Ожегова: неправильность в действиях, в мыслях. Но что такое ошибка в печатном слове, не отдает себе отчета большинство читателей, кроме тех, кого она непосредственно задевает. Ошибки, возникающие в ходе воспроизведения и размножения литературного произведения, безусловно находятся в «ближайшем родстве» с ошибками, изучением которых занимается инженерная психология, но у них есть и свое малоприятное «лицо», характерные «единоличные» особенности.
Ошибка в печатном произведении всегда имеет общественный характер.
Это связано с массовостью печати. Ошибка в рукописи, которую прочтут от силы несколько человек, не более чем личная ошибка автора, не выходящая за стены его комнаты. Но когда рукопись с той же ошибкой преобразится в книгу и явится перед глазами тысяч читателей, то ошибка станет элементом дезинформации. Чем менее подготовлен читатель к восприятию данной книги, тем безмятежнее он принимает текст с искажениями и больше рискует прямо или косвенно пострадать от ошибки. Интересно было бы построить «шкалу ошибок» и проследить степень их воздействия на разные группы читателей в зависимости от их возраста, образования, навыка чтения, внимательности и т. д.
Другая коварная особенность ошибок в печатном слове состоит в том, что раз уж они попали в текст и вместе с книгой пущены в обращение, то их действительно «не вырубишь топором». Сказать о них можно примерно так же, как Анна Ахматова однажды отозвалась о неточном цитировании: «Читатель уже поверил — и это навсегда. Цитата окаменела». В книге «окаменевшие» ошибки нередко становятся предметом крупного беспокойства авторов и затруднений читателей.
Несмотря на бурный прогресс полиграфической техники, не придумано ничего нового, чтобы локализовать очаги дезинформации в печатном тексте. В перечень ошибок и опечаток, который по старинке помещают в конце издания (и то не всегда), как известно по опыту, заглядывают не все читатели. Нет ничего удивительного, что некоторые решительные авторы подчас прибегают к доморощенному и кустарному способу восстановления истины.
Так, в 1966 году вышла книга «Общая физиология мышечной и нервной системы», принадлежащая перу ученого с мировым именем. И вот, как писала газета «Правда», автору пришлось, дабы спасти в научном мире свое честное имя и престиж, собственноручно размножить и разослать коллегам многостраничную вкладку под названием «Исправление ошибок и опечаток».
Ошибки в печатном произведении имеют и такое неприятное свойство, что на какое-то время могут прятаться от глаз. Сразу после того как книга отпечатана и разослана по магазинам и библиотекам, на некоторые погрешности никто и не обратит внимания, а если и заметит, то посчитает за мелочь, о коей нечего и говорить. Но пройдет несколько лет, а то и больше, возьмут ту же книгу, перечитают и ахнут: что же раньше-то не смотрели?! Из опыта текстологической работы Б. В. Томашевского: в рассказе Достоевского «Скверный анекдот» говорится «выпить чашу жолчи и оцта». Наборщик не понял славянское слово «оцта» — уксуса и поставил бессмысленное «потата». В следующих изданиях поправили не лучшим образом, по догадке — и пошло печататься «выпить чашу жолчи и поташа».
В литературе уже сообщалось, что при подготовке к печати собрания сочинений М. Горького на рубеже двадцатых и тридцатых годов ленинградский литературовед И.А. Груздев выявил при сверке с подлинниками и устранил около 70 тысяч ошибок и опечаток. А сколько еще ошибок лежат нетронутыми в старых собраниях сочинений русских и иностранных классиков!
2
Удод, см. «Толковый словарь живого великорусского языка» Владимира Ивановича Даля. — Прим. изд.