— Все в порядке, босс? — спросил у инспектора один из детективов. У нее дрожал уголок рта. Она кивнула.
— Мы здесь, чтобы поработать ради этого ребенка во имя сострадания и научного исследования, — сказал я твердым голосом, надеясь, что прозвучал достаточно бодро, чтобы не дать пролиться ни одной слезинке на безупречно чистый пол секционной. Здесь нет места эмоциям. Иначе чем это все закончится?
Инспектор сглотнула.
— Родители…
— У босса в прошлом году родился ребенок, — сообщил один из коллег, пытаясь оправдать ее невероятно печальный вид, но она не нуждалась в оправдании.
— У меня самого двое детей, и мне очень сложно не думать о них, видя в секционной детский труп, — сказал я. — Тем не менее ваш ребенок жив и здоров, а лучшее, что мы можем сделать для родителей, эм-м… — я стал копаться в своих бумагах, — Фергюссон, Фергюссон Белл[4], так это выяснить, от чего именно он скончался.
Инспектор мрачно кивнула и осмотрела тело Фергюссона.
Ему было шесть месяцев.
— Какие щечки, — сказал молоденький детектив.
— Ага, совсем карапуз, — кивнул помощник коронера. — Вы только гляньте на его живот.
— Приличный размер для шести месяцев, — согласился я. — Только вот мне кажется, что его руки и ноги успели опухнуть, что же касается живота…
Я положил два пальца ему на живот и постучал. Все прислушались — звук был глухим. Я переместил пальцы и снова постучал. А потом еще раз. И еще. Каждый раз слышался глухой звук.
— Это газ, — сказал я. — Внутри пусто. А теперь и его лицо кажется мне немного странным.
— А что с ним не так?
Я не был до конца уверен, что именно.
— Возможно, тоже опухшее.
Сфотографировав ребенка, мы срезали[5] с него одежду, которую не сняли фельдшеры скорой, пытаясь его реанимировать. Мы сделали это максимально осторожно.
Родители часто просят вернуть одежду, в которой умерли их дети.
Затем я снял с него подгузник.
— Господи! — ахнул суперинтендант[6].
— Вы только гляньте! — сказал помощник коронера.
— Жесть! — пробормотал детектив.
За годы работы я показывал многие ужасные раны полицейским — нанесенные всевозможными видами оружия, по самым разным причинам, от слепой страсти до роковой ошибки, но их редко встречали подобными возгласами. Что же сегодня вызвало такую реакцию?
Опрелость.
С живота ребенка она распространилась на бедра, и бо́льшая часть кожи под подгузником была раздраженной, красной и кровоточила.
Фотограф молча сделал снимки. Полицейские между тем говорили без умолку.
— Нужно же просто кремом помазать, и все, — сказала инспектор. — Почему никто не удосужился этого сделать?
— Этому не может быть оправданий, — согласился помощник коронера.
— Нет, в самом деле, что может быть проще. Он же такой дешевый… и все сразу же проходит.
— В бумагах говорится, что ребенок много плакал, прежде чем умер, — сообщил детектив.
— И сколько же это длилось? — спросил я.
— Эм-м… три недели.
— Три недели! — воскликнула инспектор. — Он плакал целых три недели!
— От опрелости пока еще никто не умирал, но она может объяснить газы в кишечнике. Если ему было больно и он все время плакал, наверняка отказывался есть и постоянно глотал воздух… С другой стороны, мне, может, удастся найти и какое-то другое объяснение такому количеству газа, — ответил я.
Детектив сказал:
— В больнице в качестве причины смерти предположили СВДС[7].
Может, это действительно был СВДС. В неблагополучных семьях дети чаще умирают внезапно, безо всякой видимой причины, и если эта опрелость о чем-то и говорила, так это о том, что ребенок не получал должного ухода.
Состояние подгузника может о многом поведать: мне доводилось находить даже куски бумажной прокладки в кишечнике у маленьких детей, которые от голода начинали грызть собственные подгузники.
Люди могут плохо заботиться о своих детях по многим причинам, порой совсем непростым. Хотелось бы мне больше узнать об этом деле, о родителях, обстоятельствах их жизни, но, как это обычно бывает на ранней стадии расследования, толком ничего известно не было.
4
Есть фамилия Фергюссон и имя Белл, но, судя по всему, здесь Фергюссон — это имя, а не фамилия, а Белл — фамилия, потому что к отцу позже обращаются «мистер Белл».