Из дома Минору привезли старинный комод, обеденный столик и небольшой посудный шкафчик — вещи, не покидавшие жилище старшего брата с тех пор, как он поселился в Токио. Их заботливо берегли, О-Юки даже пожалела, что придется держать эту рухлядь на новой квартире.
Скоро приехал Санкити с вещами.
— Что, если мы и в городе будем вести наш деревенский образ жизни? Вот будет забавно, а? — пошутил Санкити.
О-Юки хлопотала не покладая рук. К вечеру в доме водворился относительный порядок. О-Юки, усталая, но оживленная, села на только что расстеленные циновки ужинать. Вечером женщины мылись в ванной, и ванная им не понравилась — слишком уж в ней было светло.
Пришла служанка и в-изумлении всплеснула руками: «Что же это такое! Хозяйка москательной лавки играет на сямисэне!» Она не могла понять, как это можно, чтобы почтенные, семейные люди пели нагаута16 и даже токивадзу17.
— Нобутян, — позвала о-Юки, — пойдем на улицу, посмотрим город вечером!
Бесчисленные огни рванулись им навстречу. Красные, зеленые, желтые, то ослепительно яркие, то нежные и мягкие, — их было так много, что глаз не мог различить всех оттенков. Цветные блики пробегали по лицам о-Юки и о-Нобу. Они шли, взявшись за руки. Поблескивала темная, спокойная вода канала. «Вот мы и в городе, — думала о-Юки, — здесь где-то поблизости дом Наоки».
Так Санкити поселился в городе, в самом средоточии шума и суеты. На другой день он взялся устраивать на свой вкус комнату во втором этаже. Утренняя суета на улице улеглась, теперь в окно врывались гудки речных пароходов и грохот трамвая.
— Сёдзи оклеиваете, дядюшка? — спросил Сёта, поднимаясь по лестнице. Он хоть и несколько позже Сакаки, но стал наконец маклером на Кабуто-тё.
— А что, разве биржевым служащим позволяется в это время дня разгуливать без дела? — засмеялся Санкити, прилаживая к стене оклеенные заново сёдзи.
— Я только что поступил в контору. И пока ещё я там на положении гостя. Заглянул туда с утра, а потом и решил прогуляться да посмотреть, как вы устроились.
Сёта стоял рядом с дядей, дымя папироской. Он не спеша достал из рукава кимоно красивую узкую тесьму, которую купил по дороге. Эта тесьма могла послужить отличным шнуром для картины. Сёта знал толк в таких вещах.
На стене висела картина, изображавшая деревенский сад, — память о жизни в деревне. Ее писал художник, живший в горах неподалеку от школы, где работал Санкити. Сёта снял картину, прикрепил новый шнур, завязал по-своему узел.
Санкити посмотрел на картину и вспомнил художника.
— Интересно, как поживает С-сан?
Сёта знал художника: он когда-то хотел заняться расписыванием тканей и начинал учиться живописи.
— Последнее время мы совсем с ним не встречаемся, — вздохнул Санкити. — Плохо жить далеко от друзей.
— Но с тех пор как он переехал в Токио, вы ведь опять стали соседями.
— Это верно. Но когда С-сан писал для меня эту картину, мы оба жили в деревне. Почти каждый день мы ходили друг к другу — во всей округе больше не с кем было поговорить. Как сейчас помню, лежу я летом в траве на краю рисового поля, — я любил там отдыхать. Приходит С-сан со своей треногой. Начинаются разговоры о живописи, о его новых картинах. Потом идем гулять, любуемся пейзажами. А потом к нему в гости. Он показывал мне свои наброски. Я засиживался у него далеко за полночь. На этой картине он нарисовал свой сад. Чудесное было время... Никогда оно больше не вернется.
— Между друзьями часто в конце концов наступает охлаждение.
— Но почему? Я не помню, чтобы я когда-нибудь чем-то обидел его. Захожу я недавно к одному приятелю. «Знаешь, Коидзуми, — говорит он мне, — С-сан сказал, что тебе только морских свинок резать». — «Это почему?» — спросил у него мой приятель. А он ответил: «Пойди в университетскую лабораторию, посмотри, какие там ставят опыты, инъекции разные делают... Одним словом, мои друзья, мол, для меня все равно что подопытные морские свинки. Сёта рассмеялся.
— А ведь С-сан, пожалуй, прав, — продолжал Санкити. — Я и в самом деле превратился в эдакого потрошителя друзей. А не каждому нравится, когда кто-то посторонний стремится проникнуть в тайники твоей души. Тогда я и понял, почему С-сан от меня отдалился...
16
Нагаута — «длинная песня» — старинное поэтическое произведение, японская элегия, баллада.
17
Токивадзу — пение при исполнении пьес дзёрури (старинной драмы) под аккомпанемент сямисэна; по деревенским представлениям описываемого автором времени, токивадзу подобает исполнять гейшам.