А эта девочка посреди класса, лопающегося от любопытства, которая так усердно игнорирует меня? Я мысленно взяла ее на заметку, внимательно отмечая детали: маленький рот, маленький нос и глубоко посаженные глаза; длинные черные волосы и общее впечатление самоуверенности, как будто она — богатая путешественница, делающая покупки на рынке, а вокруг — нищие в лохмотьях.
Сделав отметку в том, что я приняла за классный журнал, мисс Баннерман ушла из кабинета, чтобы провести урок в пятом классе, а вместо нее явилась седовласая женщина, которую я заметила во время завтрака. Я оказалась права, она — учительница французского.
Когда она вошла в кабинет, все девочки встали, и я вместе с ними.
В течение следующего часа мисс Дюпон — как ее зовут, я узнала позже — все время чирикала, задавая бессмысленные вопросы и с умным видом кивая в ответ на бессмысленные ответы. Я ни слова не понимала из их болтовни, но поскольку она обращалась к каждой девочке по имени, время было потрачено не совсем зря.
— Фла-ви-я, — наконец пропела она, неправильно поставив ударение в моем имени, и добавила какую-то непонятную чепуху. Я изучала свои ногти, делая вид, что не услышала.
— Elle est tres timide[7], — сказала она классу, и все, кроме меня, покатились со смеху.
Я чувствовала себя тупицей.
Какая прекрасная идея пришла в голову моим предкам, когда они покинули Францию во времена Вильгельма Завоевателя, подумала я; в противном случае меня бы с младенчества учили говорить через нос.
А какую бесполезную чушь заставили повторять этих девиц!
«Карл у Клары украл кораллы, Клара у Карла украла кларнет. Клара строго карала Карла за кражу коралла».
Я поняла, о чем речь, только потому что ван Арк потом мне рассказала.
Прискорбно!
Не стану рассказывать о том, как прошел остаток сегодняшнего утра, замечу только, что мне было неуютно. Как я уже сказала, ненавижу быть центром внимания, однако в то же время я терпеть не могу, когда меня игнорируют.
Как я мечтала о том, чтобы кто-нибудь постучал в дверь и объявил, что инспектор Грейвенхерст желает проконсультироваться у меня.
Не то чтобы он мог это так сформулировать, конечно же. Нет, он был бы более сдержан.
«Инспектор Грейвенхерст передает наилучшие пожелания, — сказали бы мне, — и умоляет мисс де Люс удостоить его своей помощью». Нет, «своей драгоценной помощью».
Или «бесценной помощью».
Интересно, в Канаде до сих пор в ходу подобная галантность? Что-то я сомневаюсь. В наши дни даже в Англии, судя по моему опыту, полиция скорее пошлет тебя за чашкой чаю или, когда они наконец начнут соображать, выжмут тебя как лимон, перед тем как приписать все заслуги себе.
Жизнь несправедлива. Просто жизнь несправедлива, и не надо забывать об этом.
Перед моим отъездом из дома тетушка Фелисити подарила мне маленькую записную книжку в кожаной обложке и маленький выдвигающийся карандашик, хитро спрятанный в золотом распятии, которое я носила на шее.
«Даже варвар дважды подумает, перед тем как тронуть это», — сказала она тогда.
Само по себе распятие тоже было непростым, как сказала мне тетушка Фелисити, поскольку воплощало идею Троицы, трех в одном: Бога-отца, Бога-сына и Святого Духа.
А еще, кроме карандаша, в этом распятии прятались мощная увеличивающая линза, выскакивающая наружу, и на удивление богатый набор отмычек.
«Чтобы не скучать тихими воскресеньями», — сказала она и, клянусь, еле заметно, хитро, по-змеиному подмигнула.
Только после обеда меня наконец вызвали. Мы с ван Арк шли по направлению к полю для хоккея, когда словно из ниоткуда возник полицейский сержант ла Белль. Может, он прятался за прачечной?
— Инспектор хочет вас видеть, — объявил он, и на меня пахнуло сигаретами.
Вот так вот. Никаких расшаркиваний.
Я беспомощно пожала плечами, взглянув на ван Арк, и пошла за сержантом в здание.
— Какой огромный дом, — заметил он, когда мы поднимались по лестнице к кабинету мисс Фолторн. — Просторный, но мрачный.
И он был прав. Женская академия мисс Бодикот представляла собой полный теней лабиринт — место, где свет едва проникал в окна. Ее строили не как место для жизни, а как место для молитвы; место, где узкие зигзагообразные коридоры были предназначены для того, чтобы запутать дьявола.
«Единственное, что может вырваться из монастыря, — однажды сказала мне Даффи, прочитав сенсационную книгу о жизни монахинь, — это молитвы и дым».