Он как бы увидел себя назавтра после сегодняшнего разговора с маршалом: к чертовой матери, в распоряжение командующего BO-I [60], а вернее, в распоряжение — на это больше похоже — контрразведки…
Ромбич вскрикнул, как человек, которого во сне душит кошмар, — так же отчаянно, так же дико, с тем же не вполне осознанным намерением криком отогнать призрак.
Кошмар исчез; Слизовский выпрямился на стуле и снова заглянул в глаза Ромбичу, покорно ожидая более вразумительного продолжения разговора.
— Я отказываюсь! — хрипел Ромбич. — Давайте все сразу, карты на стол… к маршалу… уничтожу…
— Так точно, пан полковник. Приказ, прошу извинить…
— Говорите!
Слизовский наконец сказал:
— Агентура донесла, что генерал Кноте имеет в своем распоряжении документы о диспозиции армии «Пруссия». Бумаги не удалось ни сфотографировать, ни описать. Агенты опасались демаскировки, — Слизовский теперь говорил со всем профессиональным щегольством, — боялись вспугнуть генерала. — Снова расшаркиваясь, капитан объяснил: он, мол, хотел уточнить, мог ли Кноте воссоздать эту диспозицию на основании разговора…
Ромбич вспомнил: он действительно обнаружил пропарку, за несколько дней до войны. Диспозиция армии «Пруссия», ordre de bataille [61], довольно подробный. После разговора с Кноте Ромбич дал ему бумаги в руки, и тот очень внимательно изучал их несколько минут. Ромбич намеревался добавить: «Ведь именно Кноте должен был принять командование этой армией», — но промолчал, чтобы не получилось, будто он оправдывается.
— Да, да-а-а-а, — Слизовский кивал головой и вдруг брякнул, вперив взгляд в Ромбича: — Украл?
Ромбич развел руками, испуганный и счастливый одновременно: значит, теперь есть возможность отплатить Кноте за давешний скандал так, что старик до самой смерти не забудет. Но он тут же помрачнел, потому что все вспомнил:
— Нет, не украл. Бумажка позднее была у меня в руках…
— Ах, так? Значит, не пропала?
— Пропала уже после его ухода.
— Стало быть, все-таки пропала?
— Это значит, — поморщился Ромбич, — что я сжег ее, по сути дела, она была не нужна.
— Вы ее сожгли, пан полковник? Точно?
— Еще что! — взревел Ромбич, криком пытаясь заглушить свою растерянность. Слизовский снова пошел на попятный:
— Все в порядке, вопрос ясен. Только вот Кноте… Хватило ли ему времени, чтобы записать эти данные?
— Но откуда же? Я все время был рядом с ним; он читал, да…
— Значит, восстановил по памяти. Для чего?
Ромбич пожал плечами:
— Может быть, он еще рассчитывал, что примет командование?
— Нет, он сам тогда заявил, что отказывается. — Слизовский хлопнул себя по колену. — Пан полковник, я свое сделал. Какие последуют распоряжения в отношении Кноте?
— Ну… — Ромбич заколебался, — наблюдать…
— Теперь, во время войны, у нас столько работы…
— Ну ладно, что же тогда делать?
— Конечно, наблюдать. Только ведь…
— Арестовать?
— Я не о том… — вздохнул Слизовский. — Речь идет об общих директивах. Может получиться беспорядок. Формальности… А тут у нас очень подозрительный человек… Одна фамилия… — Он спохватился: — Триммер тоже звучит не по-польски, — и быстро заговорил о другом: — Если бы найти что-то новое, какую-нибудь серьезную улику, или на самом деле держаться бюрократической линии — арест, следствие? Теперь, во время войны?.. При ситуации, которая столь быстро меняется… — Слизовский повысил голос и произнес почти проповедническим тоном: —…меняется благодаря таким людям, как Кноте!..
Они смотрели друг другу в глаза. Ромбич закусил губу и встал.
— Каких же улик вы ждете?
— Ба! Пан полковник, не поймите меня неправильно. Ваша репутация… скромность… переутомление…
— Вы собираетесь говорить обо мне или о Кноте?
— Да ведь план Кноте, бегство за Вислу… Как-то не очень… в контексте той бумажки. Надо обдумать, не было ли это им… не было ли на руку немцам… Иначе зачем бы Кноте лез с нею и разглашал ее? Он еще имеет доступ к Верховному командованию… С ним еще кое-кто считается… значит, чтобы подорвать волю к обороне именно в нервном центре, именно в мозге…
61
Боевой порядок, распоряжения главнокомандующего перед началом кампании, касающиеся распределения войск и их расположения