Одна уличная сценка, которую он наблюдал со своего балкона, осталась у Василия в памяти навсегда. В дальнем конце площади появился торговец сладостями. Он нес на голове поднос со своим ароматным товаром и явно направлялся к их дому. Его светлое лицо с искренним выражением, мягкие черты как-то не соответствовали образу уличного торговца и совершенно не подходили к подносу. Острый глаз Василия отметил этот диссонанс, и он стал наблюдать за продавцом с удвоенным интересом. Его занимало, кто по национальности этот человек. Под самым балконом, на котором укрылся Василий, торговца остановил прохожий, очевидно заинтересовавшийся сладким товаром. Но дальше действие развивалось необычно: торговец поднял руку, будто собираясь достать с подноса печенье или финики, но взял оттуда лист бумаги, скрытый сластями. Незаметно бумага перешла из рук продавца к покупателю и исчезла у него в рукаве. Все произошло очень быстро, но Василий хорошо рассмотрел странные действия обоих, он был единственным зрителем таинственной сделки. Потом тот же путь, что и бумага, проделала какая-то мелкая монета. Через несколько секунд двое исчезли в толпе.
«Наверняка это христиане», — решил Василий, не найдя других объяснений уличной сценке.
Ему вдруг вспомнилось, как однажды во время прогулки в квартале под названием Сератиум они с родным отцом Героном зашли в синагогу. Храм был богато украшен, и в нем открыто проповедовали новую странную религию, которую создал еврей по имени Христос. Надо сказать, что в то время, когда Герон с сыном зашли в церковь, отношение римских властей к христианам уже не было терпимым и проповеди велись с величайшей осторожностью. Василий был очень удивлен, что в отличие от молящихся в Саду Дафны[3], которые низко кланялись огромным бронзовым статуям богов, христиане, напротив, высоко поднимали головы и вглядывались в вышину, будто там видели что-то прекрасное. В такой позе люди пребывали довольно подолгу. При этом они распевали простенькие гимны о любви и прощении и были так очевидно счастливы и искренни в своей вере, что даже Герои не выдержал и прошептал сыну:
— Эти христиане странные люди, но было бы неплохо, если бы и нам перепало от их странности.
Проповедь читал маленький бородатый человек. Временами его голос был низким и звонким, как звук горна, а иногда уподоблялся грохоту штормовых волн, со всей силой необузданной стихии разбивающихся о рифы. Казалось, его глубоко посаженные живые глаза сами наблюдали те чудеса, о которых он повествовал. Проповедник не был уроженцем Антиохии, акцент скорее выдавал в нем римлянина. Кто-то в зале прошептал, что его зовут Павлом и явился он из Тарса[4].
Все время, пока Павел говорил, в храме царила гробовая тишина. Отец Василия Герон едва смел дышать и только один раз, вцепившись мальчику в руку, прошептал:
— Сын мой, сын мой! Разве такое возможно? Разве может быть на свете один Бог? Один-единственный Бог любви и света?
Василию, а тогда еще Амброзию, было всего шесть лет от роду. Он ничего не понял в словах проповедника, а внимание его притягивал совсем другой человек в зале. Тот, что стоял поодаль от остальных. У него был широкий лоб, добрые глаза, а улыбка столь светлая и добродушная, что, казалось, в ней участвовал каждый волосок его рыжей окладистой бороды. Человек внимательно оглядывался по сторонам, всматриваясь в лицо окружавших его людей. Казалось, незнакомец хочет познакомиться с верующими или хорошенько их запомнить.
Вернувшись в свой дом, состоявший из одной заставленной комнаты, где ютилась вся большая семья, Герон никак не мог успокоиться, впечатления просто переполняли его.
— Я только что слышал, как один человек читал удивительный текст! — заявил он с порога. Глаза его были мечтательно устремлены вверх.
Жена быстро охладила его энтузиазм.
— А, христиане! — воскликнула она с презрением. — Да это ни на что не годные людишки. Видала я одну такую у себя в деревне, Ее закидали камнями. И я тоже швырнула один. Понял, что происходит с людьми, исповедующими эту ересь?
3
Дафна — в греческой мифологии нимфа, преследуемая влюбленным Аполлоном, попросила о помощо отца — речного бога, который превратил ее в лавровое дерево.