Поскольку брат был офицером, у бабушки было право лечиться в военном госпитале. Туда мы и поехали. Ее положили в маленькую палату на одного человека. Сделали ЭКГ, взяли кровь на анализы, затем оставили нас одних. Брат и родители тоже уехали, за бабушкой в больнице должна была присматривать я. Ей поставили капельницу.
Ближе к вечеру пришел очень уважаемый профессор с ассистентами. Это был генерал с густыми бровями, строгого вида. Он ласково обратился к бабушке, объяснил, что у нее проблема с сосудами и необходимо лечение.
Затем произошел разговор, который я не забуду до конца моих дней. Чтобы понять, были ли у бабушки в роду сердечно-сосудистые заболевания, профессор задал ей простой вопрос:
– От чего умерли ваши родители?
Бабушка не отвечала.
Доктор подумал, что она не расслышала, и повторил вопрос погромче:
– Я говорю: родители от чего умерли?
Бабушка продолжала молчать. В палате повисла неловкая тишина.
На этот раз вмешалась я:
– Бабушка, ответь господину доктору!
Она в отчаянии посмотрела на меня и заплакала.
Доктор в нетерпении раздраженно покачал головой:
– Мать, ты родителей недавно, что ли, потеряла, чего ты плачешь?
Эти слова доктора я тоже запомнила на всю жизнь. Он, сам того не зная, сказал очень важную вещь: как я сама впоследствии поняла, бывают такие потери, раны от которых не заживают.
В комнате воцарилась тишина – было слышно лишь, как бабушка тихонько всхлипывала. Генерал, стараясь оставаться спокойным, понимающим и в то же время немного грозным тоном повторил вопрос:
– Ну давай, от чего умерли твои родители?
Бабушка еще немного помолчала и затем ответила:
– Ни от чего не умерли!
В ее голосе звучал укор. Мы все переглянулись, словно спрашивая, уж не сошла ли она с ума. Бабушка была в жалком состоянии, заплаканная и потрясенная, но не походила на умалишенную.
– Что ты имеешь в виду? – спросил он.
Вдруг у бабушки загорелись глаза, и ответ на вопрос прозвучал как будто из этих печальных глаз на бледном лице:
– Моих родителей убили, господин доктор. Они не успели состариться, чтобы умереть от болезни.
Снова тишина. В этот раз генерал заговорил мягче:
– Я ведь не про это спрашиваю. Мне просто надо знать, есть ли в вашей семье история сердечно-сосудистых заболеваний.
Ответ бабушки в последующие годы сотни раз раздавался у меня в ушах. Глядя в потолок, она сказала словно не доктору, а сама себе:
– Раз уж вы ищете заболевание, они умерли от человеческой жестокости!
Мы все онемели. Генерал-профессор хотел было что-то сказать, но затем передумал и вышел. Ассистенты последовали за ним, почтительно прикрыв за собой дверь.
Мы с бабушкой остались одни. Я присела на краешек койки и наклонилась к ней. Она все продолжала всхлипывать. Я ничего не говорила, просто обняла ее за худые плечи и прижалась лицом к ее лицу. Щека у меня была мокрая, но ее ли это были слезы или я тоже плакала вместе с ней, не знаю.
В палате стало темно. Дверь открыла медсестра: «Подойдите позже, пожалуйста!», – попросила я ее.
Я ничего не понимала, но и спрашивать не хотела. В тот момент было важно не удовлетворить свое любопытство, а быть с ней, дать ей почувствовать, что я рядом.
– Я тебе расскажу, – прошептала бабушка мне на ухо, – расскажу тебе то, что я еще никому не рассказывала.
Я молча взяла ее за руку. Она помолчала, затем тихим голосом начала рассказывать. Меня поразил и сам ее рассказ, и то, каким чужим вдруг стал ее голос, который я знала столько лет.
Я была поражена и не могла поверить своим ушам. Разум не вмещал, сколько страданий пережила эта женщина. Моя бабушка, про которую я знала все, к моему изумлению, оказалась совсем другим человеком.
Она родилась в Эгине[33] в зажиточной семье и жила с братьями и сестрами в большом доме, ее дедушка играл на скрипке. Когда ей было шесть лет, пришли военные и забрали ее родителей, дедушку, теток и дядей.
Ведь они были армянами, а всех армян депортировали. Когда об этом стало известно, мать поручила мою бабушку и ее братьев и сестер соседям-мусульманам. Неизвестно, что стало бы с ними в пути: рассказывали, что на дорогах промышляли разбойники, убивали, отрубали женщинам груди, насиловали девушек, отрезали руки, чтобы снять золотые браслеты. Поэтому детей решили спрятать.
Армяне любили соседей-мусульман: это были бедные семьи, которым самим едва хватало на пропитание, но они без колебаний брали к себе армянских детей. К тому же, это было запрещено, и мусульмане подвергали себя опасности.