В кабинете Сергея Васильевича всегда царил порядок совершенно исключительный. Он много курил, но никогда у него не валялись окурки, спички. Он сам тщательно все это убирал. Письменный стол был чист и ничем не заставлен. На рояле также не лежало никаких нот, все это сейчас же после игры убиралось.
Сергей Васильевич большей частью по вечерам бывал дома. Выезжал он изредка в симфонические концерты и еще реже в театр. Летом он жил почти все годы в Тамбовской губернии в двадцати верстах от станции Ржакса, в имении Сатиных – Ивановке, которое очень любил.
Работал он чаще всего в утренние часы, но когда бывал увлечен чем-либо, и если к тому же работа шла легко и успешно, то занимался, можно сказать, запоем, то есть с утра и до вечера. И наоборот, при неудаче он быстро терял настроение, работа становилась для него мучением, и нередко бывало, что он ее откладывал на некоторое время, а иногда и бросал совсем. Всякая неудача приводила его к потере веры в себя, и тогда навязчивая мысль, что он уже больше не будет в состоянии ничего сочинять, доводила его до депрессивного состояния.
За все годы моего знакомства с Сергеем Васильевичем я не помню, чтобы он был серьезно болен и лежал в постели. Зато мнителен был чрезвычайно и склонен предполагать, что его подстерегает какая-нибудь серьезная болезнь; но если врачу удавалось переубедить его, то он быстро оживал, становился веселым и жизнерадостным до следующего приступа дурного самочувствия, то есть пока не появлялось подавленное настроение и не начинало опять казаться, что он заболевает какой-то тяжелой болезнью. Зато, когда работа у него клеилась, он бывал счастлив, о недугах не думал и работал с увлечением. К сожалению, пессимистическое настроение бывало у него значительно чаще, нежели жизнерадостное. Но характер этих приступов мрачного настроения бывал главным образом чисто нервным и связан был теснейшим образом с заминкой в творческой работе. В моменты хорошего настроения Сергей Васильевич был бодр и весел, но все же сдержан и не суетлив. Говорил нескоро и негромко, густым низким басом, каким говорят певчие-октависты[94].
Ночью он не любил работать. На фортепиано занимался нерегулярно и очень немного, главным образом потому, что уж очень легко ему все давалось, за что бы он ни брался. Если он на фортепиано занимался один час в день, то сорок минут из этого времени он играл упражнения и только двадцать минут какое-либо сочинение.
Он очень любил церковное пение и частенько, даже зимой, вставал в семь часов утра и, в темноте наняв извозчика, уезжал в большинстве случаев в Таганку, в Андроньев монастырь, где выстаивал в полутемной огромной церкви целую обедню, слушая старинные, суровые песнопения, из октоиха, исполняемые монахами параллельными квинтами. Это производило на него сильное впечатление. После обедни Сергей Васильевич ехал домой и, отдохнув немного, садился заниматься.
Часто бывало, что в тот же вечер он ехал в Большой зал Благородного собрания на симфонический концерт. После концерта нередко он уезжал поужинать в ресторане Яра или в Стрельну[95], где засиживался до глубокой ночи, слушая с большим увлечением пение цыган.
Очевидно, эти острые контрасты: полутемный монастырь с суровым пением из октоиха, симфонический концерт и затем общество цыган у Яра с их своеобразным песенным репертуаром и еще более своеобразной исполнительской манерой, являлись для Сергея Васильевича потребностью, и без этих впечатлений он не мог жить, так что эти странные путешествия повторялись довольно часто. Но он любил совершать их не в компании, а один.
Не понимая истинной причины поездок Рахманинова к Яру или в Стрельну, многие москвичи считали его кутилой, проводящим бессонные ночи с цыганами.
Зная Сергея Васильевича в течение многих лет, могу сказать, что все эти разговоры и сплетни не имели никаких оснований. У Яра он бывал, цыган слушал, но кутить никогда не кутил и никогда не увлекался выпивкой. Нравом он был суров, серьезен, но умел шутить и любил веселых собеседников, когда сам бывал в духе.
Семьянин он был превосходный! Детей своих любил горячо, очень о них заботился и душой болел за них при всяком хотя бы небольшом их недомогании.
Примерно в 1910 году Сергей Васильевич начал увлекаться автомобилями, и уже в 1912 году у него был великолепный голубой «Мерседес». Помню это хорошо, так как летом 1913 года я ездил в гости к нему в Ивановку. Дни, проведенные мной в Ивановке, остались у меня в памяти почти во всех подробностях. Мы с Сергеем Васильевичем целиком эти дни проводили вместе.
94
Певчие-октависты – иначе: певцы бас-профундо (от ит. basso profundo – глубокий бас). Обладатели низкого мужского голоса (на октаву ниже баса). В России часто – исполнители церковно-хоровой музыки.
95
Французский ресторатор Транкиль Яр в 20-х годах XIX века стал открывать в Москве заведения с обеденным и ужинным столом, винами и десертами по весьма умеренным ценам. Ресторации работали: первый – в центре на Кузнецком мосту, а также за городом – в Петровском парке (район современного Ленинградского проспекта, где находится сегодня здание гостиницы «Советская» и театр «Ромэн»), в старом саду «Эрмитаж» (на Божедомке). Ресторан «Стрельна» был открыт купцами Натрускиными и находился в Стрельнинском переулке вблизи Петровского парка (сегодня – между улицами Серегина и Пилота Нестерова). «Стрельна» («Мавритания») был рестораном-оранжереей с пальмами, стеклянным потолком и аквариумом с живой рыбой, которую отлавливали по выбору посетителей и сразу готовили.
В «Яре» и «Стрельне» в Петровском парке пели цыганские хоры и солисты, среди них – знаменитые Варвара Панина и Олимпиада Федорова.