С. ГЕНЗБУР: Как-то раз я дал надраить двум парням одну девку, а потом прошелся по ней сам. Я до сих пор об этом вспоминаю. А потом мне стало противно. Это значит, у меня еще осталось немного чистоты в сердце, в душе. Она не хотела, а я сказал: «Давай, давай!», а потом: «Сука!» — и едва удержался, чтобы не отвесить ей пару затрещин. В конце я почувствовал такое отвращение... и даже хуже того, я был уязвлен.
БАЙОН: Вот как? И в каком возрасте?
С. ГЕНЗБУР: Какая же она была все-таки дрянь, эта девка! Мне было, наверное, лет двадцать пять. Да, ужасно. Парень даже умер.
БАЙОН: Один из двух парней?
С. ГЕНЗБУР: Это была его подружка. Он умер. Красивый был парень. Они оба были красавчики. А вслед за ними девку подначил и я: «Да будет тебе ломаться!» А потом мне стало противно: после этого мне показалось... невообразимым, что могут происходить такие... Тебя такие девки не смущают?
БАЙОН: Нет. А самая брутальная женщина, которую ты знал?
С. ГЕНЗБУР: Ну, бля, дает! Брутальный — это ведь я! Это я приобщал к брутальности. Брутальных женщин не бывает. По крайней мере, физиономию они мне никогда не били.
БАЙОН: Ты не получал ни одной пощечины?
С. ГЕНЗБУР: Нет. Никогда.
БАЙОН: Они останавливались, не доходя до щеки, или не было даже жеста?
С. ГЕНЗБУР: Но ведь брутальность может быть и... Если говорить о брутальности в постели, так брутален я сам. Инициирую я; мне еще ни разу не встретилась тетенька, которая бы проявила брутальность, например, продырявив мне задницу. Брутальность по отношению ко мне может идти от меня самого — опять-таки при чьем-либо посредничестве, — как в случае онанизма. Брутальная женщина? Разве у меня остались шрамы? Физические следы? Нет. Ничего.
БАЙОН: Нет? А мстительная ревность?
С. ГЕНЗБУР: Ах ревность! Конечно, ведь я неистовый. А значит, происходит психологическое перенесение. Их было немало... Но я не собираюсь перечислять имена.
БАЙОН: Возвращаясь к стыдливости, можно ли сказать, что ты образец верности?
С. ГЕНЗБУР: В каком смысле?
БАЙОН: В смысле любовной верности.
С. ГЕНЗБУР: Ах это?.. Я же сказал: I’m not sure about that[184], вот так. Нет. Потому что я функционирую циклическим или циклотимическим образом, переходя от полигамии к моногамии. В настоящий момент я моногамен. Это все, что я могу сказать.
БАЙОН: «В настоящий момент» уже несколько лет...
С. ГЕНЗБУР: В настоящий момент с Бамбу я моногамен. Время я не засекал — shit, man!
БАЙОН: Ладно, еще о стыдливости... Хм, это не очень приятная для изучения тема...
С. ГЕНЗБУР: Валяй. Это неприятно для Бамбу?
БАЙОН: Пф-ф, для всех.
С. ГЕНЗБУР: Да ладно, ты ради этого столько парился, да и я никогда бы не вписался в подобную затею с кем-то другим; так что валяй, попробуем приколоться.
БАЙОН: Гм... После акта на простыне остаются пятна. Ты меняешь белье?
С. ГЕНЗБУР: Нет. Потому что я — я не поливальщик газонов.
БАЙОН: Нет, я не об этом.
С. ГЕНЗБУР: Эй, дружок! Эк куда тебя занесло! Это еще что такое? Ты никак вздумал измерять кубатуру?
БАЙОН: Нет, ну, после акта бывают ведь пятна; ты их даже не замечаешь или?..
С. ГЕНЗБУР: Я не молочник! Что это вообще значит? Моя девчонка отправляется на биде, «на коня» — я называю эту штуку «французским конем», — и все.
БАЙОН: Так, значит, никогда никаких пятен?
С. ГЕНЗБУР: Ка-ка? Нет. Никаких пятен, no way[185]. Чуть-чуть, слегка, от слюны из-за скрипящих зубов — скрипящих внутри, я сказал: В. Н. У. Т. Р. И. А от этого никаких пятен. Немного... как это называется? Ну, чтобы стоял воротник?
БАЙОН: Китовый ус?
С. ГЕНЗБУР: Немного китового уса... Да нет же! Ну, как же это называется?
БАЙОН: Крахмал.
С. ГЕНЗБУР: Вот-вот. Если где-то слегка «закрахмалилось», то мою домработницу это не смущает — тоже мне проблема! Немного росы. Когда я был художником, это называлось «розовый церулеум»[186]. Нет, это ближе к марене. «Марена» звучит красиво. Мареновая эмаль — это когда в пи-пи подмешивается немного крови; вот и получается мареновая эмаль. Что на это скажешь?
БАЙОН: Маленький сальный секрет? Что-нибудь такое, в чем ты никогда бы не осмелился признаться. Сексуальное преступление — может, и без последствий для тебя, но... Что-нибудь нехорошее.
С. ГЕНЗБУР: Нехорошее? Как-то я был в... В одном бистро был туалет по-турецки[187], и там не было бумаги, и я все стены покрыл запятыми. Это был я! В «Тетради Пруста»[188] есть вопрос: «Что является для вас наивысшим испытанием?» Так вот это — «Отсутствие туалетной бумаге в гальюне». Запятые — это отчаяние.
188
«Тетрадь Пруста» / Questionnaire de Proust, речь идет об анкете «An Album to Record Thoughts, Feelings & c» (альбом для увековечения мыслей, чувств и т. д.), который Пруст находит в конце XIX века в альбоме своей приятельницы Антунетты, дочери будущего президента Франции Феликса Фора. В то время подобные анкеты (мой любимый цветок, мой любимый писатель, моя любимая музыка и т. д.) были очень популярны в аристократических семьях. Пруст отвечает на подобные анкеты несколько раз. Оригинальная рукопись его ответов 1890 года, названная «Марсель Пруст о себе», была найдена в 1924 году. В 2003 году она продана на аукционе за 102000 евро.