Но тогда, на рубеже прошлого и нынешнего столетий, это было крупнейшим событием в мире. Многие считали, что именно оно завершило уходящий век и ознаменовало наступление нового, совсем иного столетия.
Потрясение было особенно острым потому, что столь крупных военных столкновений не было уже около четверти века — после франко-прусской и русско-турецкой войн. А тут с одной только английской стороны сражалось несколько сот тысяч солдат. Армады британских кораблей утюжили Атлантику, перевозя эти несметные полчища, а с ними — горы железа и пороха.
Новинки военной стратегии и тактики, изобретения военной техники за два-три десятилетия — все это впервые проходило проверку в боях. И генеральные штабы многих стран сразу же направили своих представителей на поля сражений, боясь, не приведи бог, упустить что-нибудь.
А изобретений и нововведений выявилось множество. Защитный цвет хаки: кто теперь помнит, что он появился в ту войну, как и многие другие способы маскировки? Что впервые в боевых условиях был применен бездымный порох, впервые, в массовом масштабе, автоматическое оружие, пулеметы — так же как и шрапнель, разрывные пули дум-дум, взрывчатое вещество лиддит; впервые использован на войне полевой телеграф и даже кинокамера.
Изменились и боевые порядки войск — атака сомкнутыми колоннами потеряла значение, уступила место расчлененному строю.
Меню праздничного обеда для английских офицеров, отправляющихся на трансваальский фронт
Теперь траншеи, окопы и колючая проволока кажутся чуть ли не извечными спутниками войн. Но впервые колючая проволока, как и траншеи, была применена бурами.
А система концентрационных лагерей — такая, увы! распространенная в XX веке. И она идет оттуда. Конечно, масштабы были потом далеко превзойдены, но для тех времен двадцать тысяч бурских женщин и детей, погибших в этих лагерях, — тоже цифра трагическая.
Поражаться приходится, как мало уроков извлекли из той войны европейские генеральные штабы. Вот вроде бы весь мир узнал о действии пулеметов — ведь это уже не война с ндебелами! Но узнать-то узнал… Военачальники европейских армий все равно не осмыслили до конца, что такое пулеметный огонь. Потребовалась мировая война.
Казалось бы, после тех трансваальских сражений уже невозможны прежние кавалерийские атаки — в тяжелых доспехах, какими бы красивыми они ни казались. Но вот воспоминания генерала А. А. Игнатьева «Пятьдесят лет в строю». Находясь в Париже, он 3 августа 1914 года, в день объявления войны, выглянул из окна и «не поверил своим глазам». Выступали в поход кирасиры, всадники, «закованные в средневековые кирасы… наполеоновские каски со стальным гребнем, из-под которых спускался на спину всадника длинный черный хвост из конского волоса». Правда, кирасы и шлемы были покрыты для маскировки парусиновыми чехлами.
Каким контрастом с этими доспехами, наследием рыцарских времен, был треск пулеметов — они уже в тот вечер стреляли по германскому цеппелину над Парижем.
«Судьба этого несчастного полка, — писал Игнатьев, — была, конечно, предрешена». Эту-то французскую гвардейскую конницу заставили атаковать немецкие позиции. И пулеметный огонь косил ее ничуть не милосерднее, чем ндебелов в 1893-м. Трагедия постигла и самые привилегированные кавалерийские полки русской гвардии. В августе 1914-го они пошли в атаку на германские пулеметы и орудийные батареи. Сколько аристократических семей России облеклось после этого в траур…
Европе понадобится собственный опыт, собственные трагедии. Только после этого изменят и тактику кавалерии, а самих конников переоденут в мундиры цвета хаки, как и всю армию…
Биографы Родса любили повторять, что тогда, на исходе прошлого столетия, он будто бы не ждал войны, не верил, что она начнется. Льюис Мичел, автор двухтомной биографии Родса, писал, что, хотя еще за несколько месяцев до начала военных действий «подавляющее большинство колонистов считало войну неизбежной, остается совершенно непонятным, почему Родс продолжал высказывать противоположное мнение».
Но даже приводимые тем же Мичелом сведения говорят о том, что поведение Родса было вполне понятным. Вот хотя бы телеграмма Родса Альфреду Бейту в Лондон: «Помните, что Крюгер, если наше правительство останется твердым, в конце концов уступит. Надо только продолжать приготовления как можно более открыто. Ничто не заставит Крюгера стрелять».[166]