О времени. Европейцу всегда не хватает времени. Он поднимает из-за этого нескончаемую возню и ведет много глупых разговоров. Хотя времени ведь все равно не может быть больше, чем влезает между восходом и закатом. Я видел человека, который краснел и зеленел и дрыгал руками и ногами, потому что его слуга пришел на одно дыхание позже, чем обещал прийти.
О счете годам жизни. Это подсчитывание и распытывание полно опасности, ибо таким образом узнали, сколько месяцев продолжается жизнь большинства людей. Всякий теперь помнит об этом и, когда пройдет определенное число месяцев, говорит: «Теперь я скоро умру». Он больше не знает радости и действительно скоро умирает.
Да простит автора великодушный читатель! Мчете и Бабиян были, конечно, одаренными, неординарными людьми — не случайно ведь именно их выбрали для столь ответственной миссии. И рассказы их о Европе и о жизни белого человека наверняка были примечательнее, чем отрывки, здесь приведенные. Но — увы! — мы не знаем этих рассказов. О посольстве ндебелов в Лондон сохранились лишь заметки Моунда и еще нескольких европейцев. И то слава богу! Хоть как-то можно представить себе эту удивительную миссию. Хотя, конечно, европейцы многого не понимали, не видели или неправильно толковали.
Кажется, одна только фраза и дошла до нас из рассказов послов Лобенгуле. Когда они рассказывали, сколько золота они видели в Английском банке, Лобенгула спросил недоверчиво:
— Раз у королевы столько золота, зачем же ее люди стараются найти его еще больше?
Послы ответили:
— Они обязаны платить ей дань золотом и поэтому ищут его по всему свету, не только в нашей стране.
А наблюдения и размышления о жизни белого человека, которые приведены выше, взяты из книги «Папалаги. Речи тихоокеанского вождя Туйавии из Тиавеи. Издал Эрих Шеурман».[65] Во введении говорилось, что это заметки вождя с островов Самоа, который побывал во многих европейских странах и решил рассказать своим соплеменникам о том, как белый человек (на самоанском языке — «папалаги») живет у себя дома, в Европе. Какими же нелепыми предстаем в этих рассказах мы, европейцы… Одни названия глав чего стоят: «Тяжкая болезнь думания», «О месте поддельной жизни и о многих бумагах». И заключение — «Папалаги хочет вовлечь нас в свои потемки».
Книга «Папалаги» была выпущена на русском языке в переводе с немецкого в 1923 году издательством «Всемирная литература». Оно не выказало и тени сомнения в подлинности «речей». Да и редакция журнала «Зори», поместив рецензию под заголовком «Наивность или мудрость»,[66] тоже считала эти речи подлинными.
Пожалуй, даже странно, как это впали в такое легковерие и редакторы и рецензенты. Автором книги был, конечно, тот, кто назвался издателем, — Эрих Шеурман И хотя этот немецкий писатель одно время жил на Самоа и, вероятно, действительно беседовал с местными вождями, и по стилю, и по смыслу «речей» видно, что они вышли из-под пера европейца.
Прием этот — выдать плоды своих размышлений за наблюдения и рассуждения простодушного туземца, мудрого своей наивностью, — использовался европейскими поэтами, писателями, философами очень широко. Достаточно вспомнить вольтеровского «Простодушного» или «Гражданина мира» Оливера Голдсмита. Не Монтескье ли положил начало этой традиции своими «Персидскими письмами»?
Во времена Родса и Лобенгулы, как раз на рубеже восьмидесятых и девяностых годов, Анатоль Франс придумал своего араба Джебер-бен-Хамса и заставил его подшучивать над французами:
«У западных народов, главным образом у французов, существует обычай устраивать „балы“. Обычай этот заключается в следующем. Одев своих жен и дочерей как можно соблазнительней, обнажив им руки и плечи, надушив их волосы и одежду, посыпав мелкой пудрой кожу, украсив цветами и драгоценностями и научив их улыбаться, даже тогда, когда им улыбаться совсем не хочется, европейцы приезжают с ними в просторные, жарко натопленные залы, освещенные таким количеством свечей, сколько звезд на небе, устланные пушистыми коврами, уютно уставленные глубокими креслами с мягкими подушками. Гости пьют хмельные напитки, шутят, пляшут с женщинами, быстро кружатся с ними в танцах, на которых я сам не раз присутствовал. Затем наступает минута, когда все с неистовой яростью удовлетворяют свои вожделения, потушив на время свечи или удобно развесив для этого ковры. Таким образом, каждый наслаждается с той, которая ему нравится, или же с той, которая ему предназначена. Я утверждаю, что все происходит именно так, — не потому, что я бывал свидетелем этого, мой спутник всегда уводил меня прочь до начала оргии, но было бы нелепо и противно вероятности думать, что вечер, подготовленный таким образом, заканчивался бы иначе».[67]
65
Папалаги. Речи тихоокеанского вождя Туйавии из Тиавеи. Издал Эрих Шеурман. Пб. — М., 1923, с. 12―13, 20, 27, 34―35, 42, 45.