Ещё 100 лет назад венецианские купцы сами сидели в Константинополе в Египетском и Сирийском фундуках[122], заказывали восточным торговцам ткани и товары, которые потом привозили в Венецию и перепродавали немецким и прочим иноземным купцам, что и обогащало безмерно Республику.
Но, начиная с XVI века, турецкие купцы и корабли стали появляться в лагуне с собственным товаром. Их становилось всё больше и больше. Купцы обращались к сенсали, посредникам, которые представляли их интересы, защищали от мошенников. Государство требовало, чтобы на переговорах с восточными купцами присутствовал официальный драгоман-переводчик. Среди клиентов Закры были также армяне, греки, персы и даже татары.
Закра стоял в центре большой комнаты, заставленной бюро, столами и секретерами, заваленными свитками и здоровенными фолиантами регистров, куда его измазанные чернилами писцы и помощники заносили приход товаров и результаты сделок. Когда мессер Маркантонио, низко наклонившись, прошёл в невысокий дверной проём в его контору, Закра встретил его появление радостным восклицанием. Он было принялся рассыпаться в любезностях, но Лунардо сделал ему знак глазами, что не хотел бы привлекать к себе внимание. Понимающе закивав, Закра пригласил их в дальнюю комнату, распорядившись принести лёгкого вина и воды. Маркантонио попросил приготовить ему кофе. Закра, тоже приверженец восточных обычаев, с радостью поспешил выполнить просьбу старого знакомого.
— Любезный Зуан, вижу по работе, которой ты завален, что торговля наша всё более развивается? — спросил Маркантонио, когда они уселись в кресла.
— Увы, увы! — притворно вздохнул Закра. — Торговцев с Леванта становится всё больше.
— Должен согласиться с твоим «увы», — вздохнув, признал Маркантонио. — Ведь это означает, что мы уходим из Леванта, что наши корабли всё меньше везут восточных товаров. И кто же сейчас из турок находится в Венеции? Только торговцы?
— В основном торговцы. Пока, к счастью.
И они стали вспоминать, что действительно к счастью, так как различные ремесла и искусства венецианцы сами ещё издавна привозили из Леванта или Константинополя, что и составляло основу их прославленной на всю Европу промышленности.
— Лет двести назад, — пояснил Лунардо, повернувшись к Джироламо, — какой-нибудь венецианский юноша, сын мастера — красильщика тканей садился в один прекрасный день на корабль и отправлялся сначала в Константинополь, затем в Персию. Он исчезал на годы. А когда возвращался, то выяснялось, что он обучился покраске шёлка, например, в пурпурный цвет, и открывал в Венеции не только торговую лавку, но и процветающую мастерскую.
— А совсем недавно, — подхватил Закра, — лет семь-восемь назад, в Венецию из Константинополя был завезён рецепт другой операции — покраска шерстяных тканей в индиго.
— Неужели не умели? Я думал, мы этот рецепт похитили уже давно, — усмехнулся Лунардо.
— Нет, нет, — Закра покачал головой. — Эту ткань всегда привозили из Константинополя. Раньше у нас красить не умели, не брались. Покраска считалась рискованной.
— И что же? — Маркантонио снова вернул разговор на интересующую его тему. — Где ты с ними, с турецкими торговцами, встречаешься? В Фондако Деи Турки[123]?
Закра рассмеялся и подробно рассказал, как из-за турок у властей всегда были большие проблемы. Привыкнув к свободе и хозяйничанью у себя на родине, в Стамбуле, в своём огромном мегаполисе, они вели себя так же свободно и вызывающе в Венеции. Селились, где понравится: в гостиницах, в частных домах и даже у путан. Они разгуливали по всему городу свободно и днём и ночью, посещали христиан, когда хотели, без всякого контроля. Поднимали скандалы и учиняли всяческие неприятности. Власти были в ужасе и мечтали усилить контроль за неверными, которые, по их мнению, разрушали общественную мораль. В 1575 году всех турецких купцов поселили в остерии Дель Анцоло около церкви Сан-Матио на Риальто. Это и был первый Фондако Деи Турки — биржа, гостиница, склад. Купцов и их товары поместили в этом Фондако, отделив от жителей города суровыми предписаниями — запрещением христианам к ним ходить и установкой особых окон, которые не позволяли заглядывать ни внутрь, ни изнутри наружу.