Заметная роль в советской политике в Северной Корее принадлежала и группе сотрудников 7-го отдела Политуправления 25-й армии. В советской армии «7-е отделы» занимались пропагандой на войска и населения противника, а случае оккупации той или иной территории советскими войсками именно они обычно отвечали за поддержание контактов с местными властями. В большинстве своем эти люди имели неплохое образование, и неплохо разбирались в местной политике. Из этих офицеров следует упомянуть Г. К. Меклера и В. В. Ковыженко (последний был по образованию японистом).
Вообще говоря, в первые послевоенные годы советская политика в Корее определялась в основном местными военными властями. Конечно, важные решения утверждались ЦК, однако в целом решающую роль в стране играли военные. Порою высшие партийные инстанции сами не имели достаточной информации о положении дел в Северной Корее. В 1948 г. сотрудники международного отдела ЦК даже официально жаловались Суслову на то, что военные власти и «аппарат политического советника» (то есть местное представительство МГБ) плохо информируют Москву о происходящих в Корее событиях. [5]
Нетрудно заметить, что среди тех людей, которые волею обстоятельств в конце лета 1945 года оказались вершителями судеб Северной Кореи не было никого, кто до этого занимался бы вопросами международных отношений и внешней политики, не говоря уж о проблемах Кореи и стран Дальнего Востока. Насколько автор может судить из проведенных им бесед и доступных ему документов, 25-я армия готовилась к предстоящим действиям в Корее, рассматривая их как чисто военную операцию, в то время как политический ее аспект полностью игнорировался. Похоже, что так же обстояло дело и на более высоком уровне. Состояние советского практического корееведения к 1945 году было плачевным. До войны решающую роль в выработке советской политики по отношению к Корее (надо сказать, довольно пассивной) играл аппарат Коминтерна и те, довольно многочисленные, специалисты из числа советских корейцев, которые тогда работали в армии, разведке, внешнеполитических ведомствах. Однако в 1937 г. все советские корейцы были насильно выселены с Дальнего Востока. Партийные работники и военные корейского происхождения были в своем большинстве арестованы и погибли в тюрьмах. Одновременно была почти полностью разгромлена Корейская секция Коминтерна, уцелело лишь несколько человек, находившихся в это время на нелегальной работе в самой Корее, Манчжурии и Японии. Масштабные расправы прошли и в соответствующих отделах разведывательных служб, также в значительной части состоявших из советских корейцев. Поскольку тогда Корея находилась под властью Японии, всем им, как легко можно догадаться, было предъявлено обвинение в шпионаже в пользу Японии. Спастись смогли только единицы, да и то лишь в результате чрезвычайно счастливого стечения обстоятельств. [6]
Несколько больше повезло тем, кто был подальше от особо опасных в те годы военно-политических проблем: партийным функционерам, администраторам, педагогам, научно-техническим специалистам. Кое-кто из них избежал расправы, и даже после переселения, уже в Средней Азии, продолжал занимать достаточно заметные посты. Многие из них впоследствии работали и в Корее, сыграли свою (зачастую немалую) роль в ее истории, но в первые месяцы после Освобождения никого из этих людей там еще не было. Правда, в составе советских войск было некоторое количество военнослужащих, корейцев по национальности. По большей части это были те корейцы, что к моменту переселения 1937 года жили вне Дальнего Востока, избежали статуса спецпереселенцев и в силу этого могли служить в армии. Однако мне не попадалось свидетельств о том, что кто-то из них привлекался советским командованием для решения сколь-нибудь серьезных политических вопросов. В отдельных случаях они могли быть переводчиками — и не более того. Похоже, что когда 25-я армия вступила на территорию Северной Кореи, в ее составе не было ни одного квалифицированного специалиста по этой стране. Отсутствовали даже и переводчики с корейского: армия готовилась воевать с японцами и корейский фактор вообще не принимался всерьез. В ходе подготовки к корейской кампании эта страна рассматривалась как театр военных действий, а не как арена будущих политических схваток. Фактически руководители 25-й армии почти ничего не знали о той стране, полновластными правителями которой они, почти неожиданно для себя, вдруг оказались.
6
Показательна в этом отношении судьба Петра Цоя (Чхве Пхе Дока), который был в 1937 году офицером-танкистом, одним из многих корейцев — кадровых офицеров Красной Армии. Он был арестован и в течение примерно 11 месяцев его допрашивали, время от времени, по обычаю тех лет, избивая и требуя признаться в шпионаже в пользу Японии. Однако П. Цой, несмотря на все издевательства, не оговорил себя. После падения Ежова было прислано распоряжение об освобождении всех арестованных офицеров, которые так и не признались в своих «преступлениях». П. Цой подпал под действие этого решения, был освобожден, прошел всю войну и впоследствии некоторое время пробыл в КНДР: сначала — в качестве советского военного советника, а потом — как один из высших военных руководителей КНА.