Лиззи не танцевала. Она объявила, что бросила пить. Она с Вулли пыталась подать хороший пример семье. Она стала плохой католичкой, устраивая разносы Агнес и при этом позволяя себе махонькую баночку или две. Потому она отказалась от сладкого стаута[8] и виски. Почти. Агнес посмотрела на мать, сидевшую с кружкой холодного чая, и ни минуты ей не верила. Хотя Лиззи и сидела с прямой спиной, глаза у нее были по-прежнему водянистые и влажные, а розовеющее лицо затуманено отсутствующим выражением.
Агнес знала, что у Вулли и Лиззи есть привычка выскальзывать из комнаты, когда им казалось, что никто на них не смотрит. Они нередко вставали из-за стола по воскресеньям или слишком часто ходили в туалет. На самом же деле они, закрыв дверь, садились на край своей большой двуспальной кровати и вытаскивали из-под нее полиэтиленовый пакет. Они наливали алкоголь в свои старые кружки, быстро и тихо выпивали его в темноте, как подростки. Они возвращались за кухонный стол, откашливались, смотрели глазами, которые стали более счастливыми и остекленевшими, и все делали вид, что не чувствуют запаха виски. Достаточно ей было посмотреть, как отец пытается есть воскресный суп, чтобы сказать, выпивал он или нет.
Пластинка дошипела до конца первой стороны. Лиззи, принеся извинения, удалилась в туалет. Большая Нэн, думая, что никто не видит, воспользовалась возможностью и заглянула в карты Лиззи. Ее глаз уловил поблескивание неоткрытых банок стаута за старым креслом Вулли.
– Джекпот! – прокричала она. – Этот старпер спрятал бухло у себя за креслом!
Она села, потная и запыхавшаяся, сделала глоток. Нэн пришла сюда с деловыми целями, а потому была чуть трезвее, чем все остальные. Весь вечер она внимательно пересчитывала монетки на карточном столике, думала о кусочке окорока, который сможет купить к воскресному супу, и о деньгах, которые понадобятся малышам на следующей учебной неделе. Теперь карточная деловая часть закончилась, и Нэн вожделела припрятанного стаута.
– Лиззи Кэмпбелл. Старая лгунья. Ничуть она не завязала, – сказала Рини.
– Она так же завязала с выпивкой, как я с пирогами, – сказала Нэн, плотно застегивая свой кардиган поверх нового бюстгальтера. Она прокричала в сторону темного коридора так, чтобы ее услышала Лиззи: – Не знаю вообще, почему я якшаюсь с вами – вороватыми католическими ублюдками!
Нэн достала стаут, наполнила кружки и стаканы на столе. Чем они пьянее, тем легче будет ей их облапошить. Деловой интерес снова взял над ней верх.
– Так мы уже закругляемся с картишками и достаем каталог? Устала я смотреть на ваши старые бабские пляски, словно вы «Пэнз Пипл»[9]. – Из черной кожаной сумки, стоявшей у ее ног, она достала потрепанный каталог с надписью «Фриманс»[10] и фотографией женщины в кружевном платье и соломенной шляпке на обложке. Женщина шла по прекрасному золотистому полю где-то далеко отсюда. Впечатление создавалось такое, будто ее волосы пахнут зелеными яблоками.
Нэн открыла каталог, положив его на игральные карты, пролистала две-три страницы. Шелест глянцевых страниц был подобен песне сирены. Женщины перестали трястись под музыку и собрались вокруг открытого каталога, принялись тыкать жирными пальцами в фотографии кожаных сандалий и синтетических ночных рубашек. Потом они открыли каталог на развороте, где были изображены женщины, едущие на мотоциклах в чудесных трикотажных платьях, и принялись ворковать. Теперь Нэн еще раз залезла в свою сумку и вытащила пачку блокнотиков размером с Библию. Все застонали. Они считались подружками, да, но в этом состояла ее работа, и ей нужно было кормить детей.
– Ох, Нэн, я ничего не получала на этой неделе, – сказала Энн Мари, чуть ли не отшатываясь от каталога.
Нэн улыбнулась и сквозь сжатые зубы постаралась ответить со всей вежливостью, на какую была способна:
– Не пизди – все, что тебе причиталось, ты получила, и если бы я ухватила тебя за жирные лодыжки и вывесила из окна, ты бы все мне прекрасно заплатила.
8
В Великобритании после Первой мировой войны стали популярны сладкие слабоалкогольные стауты, в частности, в Глазго популярен сладкий стаут