– Мне и так хорошо, и никакой папочка мне не нужен.
Она скорбно покачала головой, словно в категорическом несогласии.
– Полчаса еще не прошло?
– Нет, мама.
– Полчаса еще не прошло?
– Нет, мама.
– Я хочу, чтобы ты позвонил им еще раз.
Она заснула в кресле. Ее голова упала на грудь, дыхание стало хриплым и неровным. Агнес храпела, а Шагги позволил себе выдохнуть. Он взял кружку из ее ослабевших пальцев, потом опустился перед ней на колени, осторожно расстегнул застежки на ее туфлях, аккуратно снял, чтобы пряжки не порвали ее новые колготки. Уверенными пальцами он снял ее разные сережки, унес все вещи в ее комнату в надежде, что, проснувшись, она не вспомнит о своих намерениях.
Шагги снова взял учебник и, как преданный пес, сел у ног Агнес, прислушался к ее тяжелому дыханию. В выходящее на улицу окно он видел детей, стайками возвращающихся из школы, рубашки у них были выпущены наружу, галстуки завязаны на лбах. Он просидел так рядом с матерью около часа, а потом пришел с работы Лик и хлопнул наружной дверью. Шагги нервно посмотрел на мать, потом в коридор – на брата, который вернулся с лицом, выбеленным гипсовой пылью. Агнес издала звук, похожий на скрежет запускаемого двигателя, и Шагги уронил голову себе на колени.
– Где мои родительские деньги? – это были ее первые слова, когда она открыла глаза.
Лик не ответил матери, он смотрел прямо на Шагги, словно корил его за то, что тот не помешал ей напиться в очередной раз. Он одними губами, беззвучно, произнес: «Ну молодец», развернулся, ушел в спальню и хлопнул дверью. Через стену доносились грохот гитар и голос Мита Лоуфа[144], и Шагги закинул назад голову, словно лающий пес, и прокричал в воздух:
– Хер бы кто сделал лучше, чем я!
– А ну заткнись. Кто ты такой, чтобы тут орать? – Она резко ткнула себя большим пальцем в грудь. – Я тут глава семьи! Я!
Агнес проковыляла по коридору и постучала своими кольцами по тонкой двери спальни. Звук стал громче. Шагги наблюдал, как она чуть отступила назад и выставила вперед челюсть. Теперь он видел, что короткий часовой сон лишь сильнее раззадорил ее и ничуть не убавил в ней яда. Агнес еще раз постучала в дверь.
Послышался звук отодвигаемой задвижки. Лик вышел в коридор. Он переоделся – вместо рабочей одежды на нем теперь были его лучшие джинсы, в которых он ездил проматывать деньги в игровых автоматах в центре города.
– Я тебя растила для того, чтобы ты мне отвечал, когда я с тобой говорю.
Шагги видел, что Лик пытается быть вежливым, чтобы успокоить ее. Он прикусил язык, потом ответил:
– Да, мама. Чего ты хочешь?
– Чего я хочу? Чего я хочуууу? – Агнес развернулась в коридоре, запрокинула голову к потолку в театральном недоумении. – Ты ждешь от меня, что я буду готовить, стирать и убирать тут целую неделю, а когда я пытаюсь по-человечески с тобой поговорить, то в ответ слышу: «Да, мама. Чего ты хочешь?»
Лик с опозданием открыл рот, чтобы извиниться – Агнес понесло.
– Я тебе скажу, чего я, на хуй, хочу. Я тут торчу целыми днями с этим недоумком, – она ткнула большим пальцем в сторону Шагги, – а ты приходишь домой и двух добрых слов мне не можешь сказать.
– Сожалею.
– Ах, ты сожалеешь? Да я побольше твоего сожалею. – Она обвела его взглядом с ног до головы, ее глаза остановились на его джинсах. – Это у тебя новые джинсы?
– Нет.
– Прежде я их не видела. Они тебе, наверно, недешево обошлись, а? Ты в них по пабам шляешься?
– Может быть.
– Что ты хочешь сказать этим «может быть»? Ты думаешь, я настолько глупа?
– Нет. Это я настолько глуп.
– Ну я только хотела узнать. Приготовить чего-нибудь горячего на обед, пока ты не ушел?
Лик моргнул. Шагги поморщился.
– Да, будь добра, – попался в ее ловушку Лик.
– Конечно, хули бы тебе не хотеть? Ты мне платишь слишком мало, чтобы я тебе горячую жратву на стол подавала.
Лик повернулся к ней спиной, чтобы взять нейлоновую куртку с кровати. Его острые плечи привели ее в ярость, и Агнес ткнула своим окольцованным пальцем ему в спину. Это застало его врасплох – Шагги видел, как Лик дернулся от боли.
– Не смей поворачиваться ко мне спиной, когда я с тобой разговариваю. Ты кем себя возомнил, приятель? – Она переплела пальцы у себя под подбородком, превратив их в изящный веер. – Вырядился тут, понимаешь. В паб он идет со своими дружками-пидарасами. Знаешь, кто ты – ты большой старый педик. Большой старый гомик, верно я говорю?
Что-то в ее словах заставило Лика перевести взгляд на Шагги, лицо которого резко посерело. Эти самые слова Шагги каждый день слышал на улицах шахтерского поселка. Он слышал их и на игровой площадке. И сидя на последней парте в классе. Что-то в этом взгляде подсказало Шагги: его брат знает – с ним, с Шагги, что-то не так.
144