– Как это я могла тебе понравиться? Я тебя никогда не видела, – напрямик спросила она.
Шагги потерял дар речи, и Кейр сильно лягнул его по мягкой части щиколотки.
– Понимаешь… просто… я просто слышал о тебе много хорошего.
Девчонка недоверчиво наморщила нос.
– Чего именно?
– Говорили, что ты очень привлекательная.
– Ты почему так странно говоришь? – спросила она без улыбки, по-прежнему морща нос. – Ты в какую школу ходишь?
Девчонка вышла еще дальше на дневной свет лестничной площадки, и Шагги увидел, что лицо у нее на самом деле не было грязным, просто его покрывали тысячи замечательных веснушек. Ее глаза-изюминки продолжали стрелять, подозрительно разглядывать его.
– Я хожу в школу там дальше, по дороге, – сказал он.
– В эту протестантскую помойку?
– Да.
Девчонка вздохнула и перестала морщить нос.
– Фигово. Я хожу в Сент-Мунго[152]. Католическая школа.
– Это нормально. У меня мать католичка. Так что я половинкой туда, половинкой сюда.
На ее губах появилась улыбка.
– Тут это не имеет значения. Мои братья все равно с меня бы шкуру живьем содрали, если бы узнали, что я гуляю с грязным оранжистским псом.
Шагги попытался скрыть облегчение. Оно накрыло его, и ему хотелось сделать долгий тихий выдох. Он мог бы сказать ей, что по большому счету он католик, приобщился святых таинств, но он вместо этого сказал:
– Ну, раз так, значит, так тому и быть, да? Я был рад с тобой познакомиться.
Он развернулся, по-джентльменски махнув на прощанье рукой. Ему хотелось убежать.
– Да ладно, чего уж тут изображать из себя такого обидчивого, – громко выдохнула Линн. – Дайте я тогда хоть мой гребаный джемпер надену.
Когда они вышли на серые улицы, начал моросить дождь. Они шли, четко разбившись на пары. Вверх-вниз, вверх-вниз среди одинаковых многоэтажек. Поначалу Шагги чувствовал, что девчонка косит на него глаза, потом она стала открыто глазеть на него с тем же недоумением, с каким он смотрел на голодающих африканских младенцев по телику. Она широко раскрыла рот, ее глаза и хотели бы посмотреть в другую сторону, но не могли, потому что их поражало увиденное. Все это время она рассеянно играла кончиком своего каштанового хвостика.
– У тебя какой-то забавный вид, – объявила она наконец, завершив его оценку.
– Что ты имеешь в виду? – Он страдальчески спрашивал себя, сколько еще времени пройдет, прежде чем он вернется домой.
– У тебя папашки ведь нет, да?
Шагги повернул голову в своей пароходной трубе.
– Ты почему так говоришь?
– Вижу, – фыркнула она, как скучающий ясновидец. – Я хорошо угадываю такие вещи.
– Мой отец умер, – сказал он, подумав, узнает ли он когда-нибудь, что его слова сбылись.
– Правда? Мой тоже! – Ее лицо просветлело. Потом она добавила, словно ей пришло в голову, что с этого и нужно было начать: – Я что хочу сказать – очень жаль. То, что умер.
Шагги тряхнул волосами.
– Нет, я думаю, это здорово.
Линн хихикнула.
– Какие ужасы ты говоришь. Бог тебя накажет.
– Нет, не накажет. Мой отец был плохим человеком.
Они прошли еще немного, потом она снова заговорила.
– А тебе девчонки вообще нравятся?
– Не знаю. – Он сказал эти слова неожиданно для себя, словно пукнул непроизвольно, и тут же пожалел об этом. Лицо его зарделось. Он стрельнул глазами в ее сторону. Она давала ему наилучший шанс стать нормальным парнем, а он его уже уничтожил.
Но девочка просто вздохнула.
– И я тоже. То есть не знаю – нравятся ли мне мальчишки. – Она на секунду задумалась, а потом добавила чуть ли не пораженческим голосом: – Ну так ты моим бойфрендом хочешь стать или как? Ну ты понимаешь. На пока.
– О’кей, – сказал Шагги. – На пока.
Она сунула свою руку в его. Ее рука была длиннее его руки, но ему понравилось ощущение безопасности и тепла, исходящее от нее. Они подошли к заросшему клочковатой травой слякотному полю, на котором малышня в голубых гетрах играла в футбол. С дальней стороны Кейр и блондинка пролезли в разрыв в сеточном ограждении.
Линн упрямо остановилась и скрестила руки на костлявой груди. Его поразило, как заскрежетали ее зубы.
– Грязные извращенцы, – зло сказала она. – Им ничего другого не надо. Спрятаться там и слизывать друг у друга струпья с лица. Меня тошнит от того, как они лапают друг друга. Она, как ей тринадцать стукнуло, стала настоящей нимфоманкой.
152