«Любовь, — говорил М*, — должна быть отрадой лишь утонченных натур. Когда я вижу, что ею занимаются люди пошлые, меня так и подмывает крикнуть: „Куда вы лезете? Для такой сволочи, как вы, существуют карты, еда, карьера!“».
Не расхваливайте при мне характер Н*: это человек суровый и неумолимый, который опирается на свои холодные принципы, как бронзовая статуя на мраморный пьедестал.
«Знаете ли вы, — говорил мне г-н де*, — почему у нас во Франции молодые люди честнее тех, кому перевалило за тридцать? Причина проста: только к этому возрасту мы избываем иллюзии, сознаем, что в нашей стране можно быть либо молотом, либо наковальней, и ясно видим непоправимость бедствий, под бременем которых стонет нация. До тридцати лет мы похожи на псов, которые охраняют хозяйский обед от других собак; после тридцати мы, как и прочие собаки, стараемся лишь урвать себе долю из этого обеда».
Г-жа де Б*, женщина весьма влиятельная, тем не менее не смогла ничего сделать для своего любовника де Д*: он был слишком бездарен. Тогда она вышла за него замуж. На роль любовника годен лишь тот, кого не стыдно показать людям; в роли мужа сойдет всякий.
Граф д’Орсе,[256] сын откупщика, известный своим неумеренным стремлением во всем походить на знатного человека, как-то раз вместе с г-ном де Шуазель-Гуффье[257] явился к купеческому старшине.[258] Спутник его пришел туда хлопотать о снижении сильно увеличенной подушной подати, сам же он пожаловался на то, что подать ему значительно уменьшили: он усматривал в этом посягательство на свое дворянское достоинство.
Об аббате Арно,[259] который очень не любит пересказывать всякие сплетни, отзывались так: «Он говорит много, но не потому, что он болтун, а потому, что, когда все время говоришь, сплетничать некогда».
Г-н д’Отре[260] говорил о г-не де Хименесе:[261] «Он из тех, кто предпочитает дождь хорошей погоде и, заслышав соловья, бурчит: „Ах, поганая птица! “».
Царь Петр I, будучи в Спитхеде,[262] пожелал посмотреть, что за штука килевание,[263] которому подвергают провинившихся матросов; однако в порту не нашлось никого, кто заслуживал бы подобного наказания. «Возьмите кого-нибудь из моих людей», — предложил Петр. «Государь, — возразили ему, — ваши люди находятся в Англии — следовательно, под защитой закона».
Г-н де Вокансон[264] оказался однажды предметом исключительного внимания со стороны иностранного государя, хотя в том же обществе находился и Вольтер. Смущенный и сконфуженный тем, что его коронованный собеседник ни разу не обратился к Вольтеру, де Вокансон подошел к философу и сказал: «Вот что я услышал сейчас от его величества* (последовал очень лестный для Вольтера комплимент). Тот оценил деликатность де Вокансона и ответил: «Как! Вы заставили его произнести такие слова? Узнаю ваш талант!».
Перед покушением Дамьена на Людовика XV г-н д’Аржансон состоял в открытой вражде с г-жой де Помпадур.[265] Через день после ранения король призвал д’Аржансона и отдал ему приказ удалить маркизу от двора. Д’Аржансон повел себя как истинный царедворец. Отлично понимая, что рана Людовика неопасна, он сообразил, что, поуспокоившись, король непременно вернет маркизу. Поэтому он ответил, что передавать ей такое повеление через ее врага — чрезмерная жестокость: маркиза и без того имела несчастье навлечь на себя неудовольствие королевы. Затем он убедил короля возложить эту миссию на г-на де Машо,[266] поскольку тот — друг маркизы и его участие смягчит столь жестокий удар. Это поручение погубило де Машо. Но тот же д’Аржансон, которого ловкий его маневр примирил с г-жой де Помпадур, совершил поистине ребяческую ошибку, злоупотребив своей победой: когда, вернув ему свою дружбу, маркиза готова была повергнуть всю Францию к его ногам, он позволил себе злословить о ней.
Когда г-жа Дюбарри[267] и герцог д’Эгийон[268] добились отставки де Шуазеля, должности его некоторое время оставались незанятыми. Так как король не соглашался отдать д’Эгийону министерство иностранных дел, принц Конде хлопотал о назначении на этот пост де Верженна,[269] с которым познакомился в Бургундии, а г-жа Дюбарри интриговала в пользу преданного ей кардинала де Рогана. Герцог д’Эгийон, ее тогдашний любовник, решил отделаться от обоих претендентов и устроил так, что г-н де Верженн, всеми забытый и прозябавший в своем поместье, стал послом в Швеции, а кардинал де Роган, тогда еще просто принц Луи, — послом в Вене.
257
262
263
265
266
268
269