Semper Eadem[4]
«Откуда скорбь твоя? Зачем ее волна
Взбегает по скале, чернеющей отвесно?»
— Тоской доступной всем, загадкой всем известной
Исполнена душа, где жатва свершена.
Сдержи свой смех, равно всем милый и понятный,
Как правда горькая, что жизнь — лишь бездна зла;
Пусть смолкнет, милая, твой голос, сердцу внятный,
Чтоб на уста печать безмолвия легла.
Ты знаешь ли, дитя, чье сердце полно света
И чьи улыбчивы невинные уста, —
Что Смерть хитрей, чем Жизнь, плетет свои тенета?
Но пусть мой дух пьянит и ложная мечта!
И пусть утонет взор в твоих очах лучистых,
Вкушая долгий сон во мгле ресниц тенистых.
Духовная заря
Когда, горя, влетит к распутникам восход,
Все пожирая вкруг огнем багрово-рыжим,
То, мщением грозя и гневной тайной движим,
В животном сонном, злом вдруг Ангел восстает.
Над тем, кто в грязь упал, мечтающем средь мук,
Дух чистой синевой и высью поднебесной
Разверзнет глубину и манит, словно бездной…
Так, Божество мое, мой светоносный друг,
Над прахом и золой попоек безотрадных
Твои черты светлей, чудесней всех стократ,
Встают передо мной, без устали парят;
Так застит свет дневной мерцанье плошек чадных,
Так ясный призрак твой, победно тьму круша,
Как солнца вечный диск сверкает, о Душа![5]
И, наконец, в этом знаменитом и столь плохо понятом стихотворении «Падаль», автор, ужасающе и вместе с тем блистательно описав «гордый остов», обращается к своей возлюбленной и заканчивает тремя поразительными строфами, в которых любовь в своем поиске идеала оказывается сильнее смерти. Прочтите лучше эти изысканные строки:
Но вспомните, и вы, заразу источая,
Вы трупом ляжете гнилым,
Вы, солнце глаз моих, звезда моя живая,
Вы, лучезарный серафим.
И вас, красавица, и вас коснется тленье,
И вы сгниете до костей,
Одетая в цветы под скорбные моленья,
Добыча гробовых гостей.
Скажите же червям, когда начнут, целуя,
Вас пожирать во тьме сырой,
Что тленной Красоты навеки сберегу я
И форму, и бессмертный строй[6].