«Историю “Action française” – полную, точную и беспристрастную – еще предстоит написать, – подвел итог Широн. – <…> Влияние “Action française” на всю интеллектуальную жизнь XX века пока не оценено должным образом» (VMB, 219).
III
Любое организованное политическое движение нуждается в «штурмовых отрядах» – для привлечения внимания публики, для поддержания порядка на своих мероприятиях и срыва чужих, для распространения атрибутики и печатной продукции, для охраны вождей и защиты соратников. Это аксиома публичной политики, в которой насилие и готовность применить его продолжают играть не меньшую роль, чем сто и двести лет назад.
«На французской земле наконец-то появилось, хотя бы в зародыше, – писал Моррас, – подобие “Молодой Италии”, которая за прошедшие полвека прогнала варваров со своей земли. Подобие “Молодой Германии”, которая за то же время снова обрела единство[53]. <…> Желаю “Молодой Франции” пойти как можно дальше по пути решения национальных задач. “Долой варваров!” – наш лозунг. Бисмарк и Кавур показали, что для его полного осуществления необходимо серьезное политическое действие. Какое? Можно узнать здесь. Только здесь. Во “Французском действии”»[54].
Газету надо было продавать на улицах, чтобы донести ее до потенциальных, а не только «обращенных» читателей. Требовались добровольцы. И они появились – люди всех сословий с громкими голосами, крепкими ногами… и кулаками, поскольку парижская улица давно отличалась политической активностью и ангажированностью.
«Молодые люди из рабочего и среднего класса пришли к нам, вдохновленные разумной и пылкой доктриной Морраса, – вспоминал Доде. – Их количество росло, как снежный ком. Так началось широкое движение, которое должно было захватить большинство французской молодежи, не только студентов, но служащих, ремесленников, рабочих. Не могу сказать, что их рвение нас удивило. Мы рассчитывали на него, мы ждали его, нам было трудно поверить, что оно не возникнет. Но порыв оказался куда более живым и быстрым, чем мы могли вообразить. Отличным знаком явилось то, что он начался в Париже, а не где-то в провинции, где сохранялись монархические настроения. L'АF стала популярной среди юношей от восемнадцати до двадцати пяти лет, сначала вызвавшихся распространять газету (отсюда название «королевские газетчики»), затем создавших организованную и дисциплинированную националистическую силу, ставшую общенациональной, на службе Порядка, Родины и того, на ком они держатся, – Короля Франции» (LDS, 239–240).
Даже разорвав с Моррасом и покинув ряды монархистов, Димье, долго работавший с молодежью в качестве директора Института «Action française», с восхищением вспоминал «безукоризненное товарищество, немалую дисциплину, тягу к смелым поступкам, привычку бесстрашно ввязываться в уличные схватки то с полицией, то с республиканцами, которые быстро создали исключительный авторитет» этим молодым людям, «обновившим монархическое движение и придавшим ему свежесть и блеск» (DVA, 120).
Определение «королевские газетчики» впервые появилось на страницах L'АF. Первые группы возникли спонтанно. Из их среды быстро выдвинулись три лидера: скульптор Максим Реаль дель Сарте, прирожденный организатор Марьюс Плато и краснодеревщик Люсьен Лакур, пустивший в ход крылатую фразу «Поставить насилие на службу разуму!» как формулировку задачи движения. Моррас и Доде воодушевляли ревностную молодежь, но нужен был человек из старших, кто встал бы с ней в один ряд. Им оказался Морис Пюжо (1872–1955).
Добровольно оставшийся в тени столпов «Action française», Пюжо вместе с Вожуа был автором этого бренда. Одноименная статья, опубликованная 19 декабря 1898 г. за подписью Пюжо, побудила Морраса познакомиться с ним. Выяснилось, что еще 2 декабря 1887 г. они оба, совсем молодые, участвовали в демонстрации против президента Греви под лозунгом «Долой воров!». «У нас было одно стремление – к истине, – рассказывал Моррас Рене Бенджамену. – Одна любовь – к нашей родине. Одна дорога – прямой путь бескорыстного служения. Ничего больше»[55]. Так началась дружба, продолжавшаяся более полувека, до смерти старшего из них. Пюжо следовал за ним всюду, включая суд и тюрьму. «Быть спутником Шарля Морраса – честь моей жизни», – заявил он в последнем слове на суде[56].
В 1943 г. Моррас посвятил книгу «Стихийная контрреволюция», полную общих воспоминаний, «Морису Пюжо, чьи отвага, разум и мощный политический дух в наибольшей степени подходили для того, чтобы с 1899 по 1940 задумать и осуществить всё, что было настоящим действием в жизни “Action française”, – запоздалая дань должного уважения в знак старой дружбы, благодарности и неизменного восхищения» (CRS).