Когда процессия поравнялась с той таинственной комнатой-судилищем, где осужденному был произнесен смертный приговор, из нее вышла новая процессия, во главе которой подвигался «его эминенция». У всех в руках были зажженные свечи.
При виде новых лиц граф Ржевусский словно пришел в себя.
С раздирающим душу криком он рванулся из рук державших его иезуитов и чуть не упал, благодаря спутанным ногам.
— Во имя Бога, спасите меня! Пощадите меня!
— Вы призываете имя Бога?.. С каких пор вы, еретически поносившие Христа и святую церковь, уверовали в него? — раздался резкий, суровый голос.
— Неправда!.. Неправда! Клянусь крестом, я не поносил ни Бога, ни святой церкви!
— Вы лжете! Вы говорили, что служители католической церкви, отцы иезуиты, торгуют Христом оптом и в розницу.
— Но разве иезуиты равносильны Христу? — с отчаянием в голосе прокричал граф.
— Вот видите, вы поносите тех, которые служат его величию... Довольно. В этом мире уста ваши не будут больше произносить хулы. Вы предстанете сейчас на суд Его самого.
По знаку, поданному старшим духовным лицом, мрачные своды страшного коридора огласились пением процессии.
— Moriturus laudare debet Deum[11], — послышались торжественно-заунывные звуки реквиума.
Процессия медленно подвигалась по коридору. Теперь, поняв, что все окончено, что спасения нет и не может быть, граф стал точно безумным.
Громовым голосом он старался заглушить страшное заживо похоронное пениє.
— Негодяи! Убийцы! Палачи! Вы оскверняете алтари, ваши руки, которыми вы держите распятие, обагрены кровью! Умру, но моя смерть жестоко отомстится вам. Ваши проклятые гнезда будут разрушены!..
— «...Ad misericordiam Christi ас santissiimae Virginis Mariae[12]», — все громче и громче гремит процессия.
— И они еще произносят Имя Христа! О, подлые изуверы-богохульцы!
Лицо осужденного сделалось страшным. Колпак еретика слетел с его головы.
— Будьте вы прокляты! — исступленно вырвалось у него.
Процессия стала замедлять шаги.
Осужденный взглянул — и к облаку смертельной тоски, лежавшей на его лице, примешалось облако изумления.
В конце коридора (в нише) виднелась бронзовая статуя Богоматери.
Спокойно скрещенные руки, печать святой благости и любви на святом челе.
— Что это... Что это такое? — громко обратился осужденный к важному духовному лицу.
— Статуя святой Девы.
— Но вы... вы приговорили меня к смерти через поцелуй Бронзовой Девы?
— Так.
— Так... как же я могу умереть через поцелуй святых бронзовых уст? Да не мучьте меня! Говорите! Я с ума схожу, палачи!
— Вы это узнаете, — загадочно ответил добровольный палач. — Где отец Бенедикт? Он должен дать последнее напутствие осужденному.
Произошло движение. Bcе с недоумением отыскивали фигуру отца Бенедикта.
Его не было, он исчез.
— Что это значит? Где же он? — строго спросил его эминенция.
— Не знаем... Может, отлучился... Он, кажется, болен.
— Тогда исполните эту обязанность вы, отец Казимир.
Молодой граф пошатнулся. Красные, синие, желтые, фиолетовые круги и звезды замелькали, закружились в его глазах.
«Кончено... Все кончено... Смерть... идет... вот сейчас... Господи, спаси меня... Страшно... что со мной будут делать?»
Его глаза с ужасом, тоской и мольбой были устремлены на кроткий лик Бронзовой Богоматери.
— Спаси меня! Спаси меня! — жалобно простонал он.
— Вы должны покаяться в ваших грехах, сын мой. Скоро вы предстанете перед Вечным Судьей.
— Не хочу! Пустите меня, пустите! — забился несчастный осужденный.
Но к ужасу своему он почувствовал, что его уже крепко держат и все ближе и ближе подводят — подталкивают к бронзовой статуе.
В груди — все захолонуло. Волосы шевелятся на голове...
Перед глазами — все, все прошлое, вся жизнь, молодая, кипучая, радостная, с песнями, с любовью, цветами, с воздухом, с солнцем.
— Говорите, повторяйте за мной, сын мой: «Обручаюсь я с тобою на жизнь Вечную, святая Дева Мария».
«Salve, о, Santissima… » — грянули иезуиты, но в эту секунду громовой голос покрыл голоса певших:
— Стойте! Ни с места, проклятые злодеи!
Быстрее молнии из-за колонны выскочил Путилин и одним прыжком очутился около осужденного.
— Вы спасены, вы спасены, бедный граф! Мужайтесь!
Крик ужаса огласил своды инквизиционного логовища иезуитов.
Они отшатнулись, замерли, застыли. Подсвечники со звоном выпали из рук палачей. Лица... нет это были не лица, а маски, искаженные невероятным ужасом.
Путилин быстро разрезал веревки. Граф чуть не упал на плиты в обмороке.
— Ну-с, святые отцы, что вы на это скажете?
Оцепенение иезуитов еще не прошло. Это были живые статуи.
Путилин вынул два револьвера и направил их на обезумевших от страха тайных палачей святого ордена.
— Итак, во славу Божию, вы желали замарать себя новой кровью невинного мученика? Браво, негодяи, это недурно!
Первым пришел в себя его эминенция.
— Кто вы? Как вы сюда попали? — пролепетал он дрожащим голосом.
— Кто я? Я — Путилин, если вы о таком слышали.
— А-а-ах! — прокатилось среди иезуитов.
— А попал я сюда вместе с вами, участвуя в вашей процессии.
— К-как?!
— Так. Я, ведь, не только Путилин, но и отец Бенедикт! — злобно расхохотался великий сыщик.
— Негодяй... предал!.. — бешено вырвалось у монахов.
— Вы ошибаетесь. Отец Бенедикт и не подозревает о моем существовании. Он преблагополучно беседует с графом Сигизмундом Ржевусским.
Молодой человек целовал руки Путилину.
— Что вы? Что вы? — отшатнулся Путилин.
— Вы спасли меня от смерти. Но от какой? Я ничего не мог понять.
— Вы... вы ошибаетесь, граф! — вдруг ласково обратился его эминенция к графу. — Все это была святая шутка, чтобы попугать вас... Мы и в мыслях не имели убивать вас... Вас решили наказать за ваши дерзости по адресу духовных лиц.
— Шутка? Вы говорите: шутка? Ха-ха-ха! Хороша шутка! Я вам сейчас покажу, какая это шутка. Не угодно ли вам поцеловать Бронзовую Деву?
— Зачем... к чему, — побледнел важный иезуит, отшатываясь от статуи.
— А, вы не хотите? Вы трясетесь? Ну, так смотрите.
И Путилин шагнул, подняв с полу длинный факел, к статуе.
— Не ходите! Не смейте трогать! — закричал иезуит, бросаясь к Путилину.
— Ни с места! Или даю вам слово, что я всажу в вас пулю.
Он сильно нажал факелом бронзовые уста статуи и в ту же секунду произошло нечто страшное, чудовищно страшное и безобразное. Руки Бронзовой Девы стали расходиться и из них медленно стали выходить блестящие острые ножи-клинки. Но не только из рук появилась блестящая сталь. Из уст, из глаз, из шеи — отовсюду засверкали ножи. Объятия раскрылись, как бы готовые принять в свой страшный обхват несчастную жертву и затем быстро сомкнулись.
— Великий Боже! — схватился, шатаясь, за голову молодой граф.
— Вот какой поцелуй готовили вам ваши палачи! В ту секунду, когда вы прикоснулись бы к устам Бронзовой Девы, вы попали бы в чудовищные объятия. В ваши глаза, рот, грудь, руки вонзились бы эти острые клинки и вы бы медленно, в ужасных мучениях, испустили дух.
Под угрозой револьверов Путилин выбрался с спасенным графом из мрачного логовища иезуитов.
Негласное секретное расследование уже не обнаружило статуи Бронзовой Девы. Очевидно, ее немедленно куда-нибудь убрали, или совсем уничтожили.
ПРЕСТУПЛЕНИЕ В ИВЕРСКОЙ ЧАСОВНЕ
Шел двенадцатый час ночи.
Москва, жившая в то время несравненно более тихой мирно-буколической[13] жизнью, чем теперь, забывалась уже первым сном.