И Шерлок Холмс свернул с Шатальной на Мартыновую, прошел Лосевой, Буинской, Миллионной и очутился в грязных, отвратительных Сараях.
— Тетенька! Где тут «Кадетский корпус»? — обратился он к попавшейся женщине.
— А вот пройди эфтот забор-ти, да направо поверни, а тамотка увидишь…
Глава V
«Кадетский корпус» представлял из себя землянку, занимаемую босяками. Полиция не обращала внимания на корпус, т. к. знала, что босяки никакого вреда для города принести не могут, никому не мешают, а если и воруют, — то ни разу не пойманы, а хватать их по одному подозрению — не стоила овчинка выделки, тем более что для «галахов» тюрьма на зиму казалась благополучным завершением летнего и осеннего сезонов, когда они наслаждались чудным воздухом на пристанях, ели там ежедневно уху, играли в Колках в орлянку и «стреляли» у пассажиров пятаки. В сущности, это была удивительно мирная публика. Они никого не трогали, пьянствовали, играли в карты и «стреляли». Иногда помогали жителям Сараев носить воду, колоть дрова, мести дворы — и все это за самую мизерную плату.
Теперь они сидели в своей землянке на «юрцах»[6] и играли в «святцы»[7]. Посреди стояла бутылка «гамуры»[8], к которой они временами и прикладывались, закусывая огурцами. Меж ними были и «халамидники»[9], и «домушники»[10] и «ширмошники»[11]; в разных позах на «юрцах» по углам лежали «аферисты»[12], «лощи»[13], «гольцы»[14], «марухи»[15] в потрепанных костюмах и т. п. «шпана»[16].
В одном углу развалился Архипка «Орлянщик» и играл на саратовской гармонике сердцещипательную «романцу». Рядом с ним три марухи в свободных позах «щелкали» зерна и вели «колокольчик»[17].
В землянке было холодно. Марухи жались к печке, давно уже остывшей, гольцы и лощи согревали друг друга.
В это время в «Корпус» вошел высокий босяк с огромным синяком под глазом и быстро осмотрел помещение.
— «Стрема»[18], — прошептал кто-то. — Новичок!
— «Шесть»[19], — ответил из угла Архипка.
Вошедшему начался допрос одним из босяков.
— Ты чей, молодец?..
— Из Саратова купец, — ответил «новичок», делая странный жест рукой.
— Чем изволишь торговать?
— Да что про это толковать?.. Поднесите «лампадочку»[20] Христа ради.
— А по прозвищу как?.
— «Казак Хрялов»[21], — отвечал бойко вошедший и уселся около игравших. Сапог на нем не было, на ногах болтались какие-то опорки, из под пиджака виднелось голое тело.
— А «балдоха»[22] здесь без «ходулей»[23]. Больно балдоха.
— Иди сюда! — позвала одна маруха. — У печки-то «амбочка»[24]. У тебя что, «очки»-то[25] есть?..
— Разбил в пути. Ничего не вижу. К вашему шалашу…
Он улегся на юрцах и замолчал, очевидно, сильно усталый. Босяки не обратили на него внимания и начали вновь свою игру…
Через полчаса в землянку вошел Грязев.
Его приход остался совершенно незамеченным. Только заснувший «казак Хрялов» придвинулся незаметно к тому месту, где лег Грязев, и стал слушать, что говорит ему Архипка…
— Плохо? — вопрошал гармонист.
— Последние «рыжие бока»[26] «замазал»[27] — отвечал Грязев.
— А я седин «шипун»[28] у купца Толстопузова сперла, — объявила ни с того, ни с сего одна маруха. — Завтра «сары»[29] будут.
— Кто-то у «глаза» стоит… Шесть… — объявил один из игравших.
Архипка немедленно «ухрял»[30] с своего места и тщательно «затырил»[31] «сторгованных»[32] «голубей»[33] под юрцы.
— Сыщик, надо полагать… — проговорил кто-то…
— Стрема…
Но в землянку, шатаясь, вошел Рафльс-Мариани и лег в изнеможении на постланную на юрцах солому.
— «Скамейка»[34] стоит у трактира пустая. Сходи кто…
Немедленно вышли три человека и пропали на два часа. Лошадь, очевидно, была уведена, а может быть, и продана.
— Завтра «кусакать» нечего. «Схряну» к Юргенсу. Кто со мной? Работа будет… — предложил один босяк.
— Я «хряну», — согласился Грязев.
— И я, — встал с юрцев казак Хрялов.
— Надо «перо»[35] да «фомку»[36] взять.
Вскоре все трое вышли на улицу и пропали во мгле продолжавшего сеять дождя.
Город начинал засыпать. Ночные караульщики давно уже вышли на отдых; прикорнув к воротам на скамеечке, они мирно храпели «во все носовые завертки» и сильно интриговали своим храпом кутят, которые, задремав на полчаса, вдруг просыпались и, ничего не сообразив со сна, принимались лаять на воротние столбы. Городишко засыпал.
Глава VI
— Васька, полезай! — предложил Грязев босяку.
Босяк, согнувшись, пролез в проломанное отверстие в подвал магазина и зашептал:
— Дай-ка сюда фонарь да фомку. А того пошли сюда на «постромку»…
Грязев подал требуемое и оглянулся на босяка…
Казак Хрялов исчез. Перед преступником стоял высокий сутулый господин, наведя дуло револьвера прямо ему в лоб.
— Молчи, Грязев… Если хоть слово, убью на месте…
Моментально господин заколотил отверстие, забив таким образом босяка в подвале, и предложил Грязеву идти за ним.
На углу Театральной и Александровской площади они остановились.
— Зайдем в этом дом, — предложил Грязеву спутник.
— Я крикну полицию, — нахально ответил Грязев. — По какому праву ты таскаешь, меня по городу и командуешь? Если хочешь, я сейчас крикну, а то вот…
В руках его блеснул кинжал…
Как дикая кошка, Грязев бросился на спутника, и через минуту, с опущенной обезоруженной рукой, был втолкнут в калитку двора и проведен в мрачный, одиноко стоящий флигель.
На дворе поднимался ветер. Дождь хлестал, как из ведра. Было темно и жутко.
— Итак, господин Грязев, вы в моих руках. Смотрите, я снимаю парик, бороду, усы, и перед вами стоит… Шерлок Холмс.
Грязев в ужасе задрожал и опустился на колени. У него отнялся дар слова.
— Расскажите мне, Грязев, подробности вашего преступления, — меня интересует это дело. Ну-с, я слушаю!.. Говорите, я слушаю.
— Значит, я иду на каторгу?.. За что?.. — в безумном испуге проговорил Грязев… — Но я расскажу, я расскажу…
— Да, скорее к делу! Начинайте!
— Собственно, так началось. Прямо до смешного просто… Сижу раз я на почте, и вижу, бумага. Доверенный фирмы миллиардера Джемса Френсона уведомляет Стукалки-на, что ему оставлено наследство в 9 миллионов. Я эту бумагу спрятал и поговорил с одним хорошим человеком. Он мне и порекомендовал: возьми, говорит, доверенность от Стукалкина и поезжай к этому Френсону. Ладно, сходил я на Хитровку, сделали мне там доверенность, — прямо не узнаешь, что подложная. Печати, подписи нотариусов, полиции, начальства. Еду в Берлин. Там с адвокатом поговорил… Ну, и пришло это наследство через «Лионский кредит»… Поехал я тогда в Париж, в Лондон, по России, — а, кстати, — в Лондоне какой то мерзавец меня и обтяпал. Оставил мне миллиона два, да я и с ними запутался. Кто ни попросит, даю тысячами. А теперь вот, — и я на кражу пошел. Часто думал я, — не послать ли Стукалкину так, немножко, да боялся, кабы дела не начал. Попадусь, мол, а так-то, может быть и не узнает он.
— Позвольте, что вы мне говорите? Вы шутите со мной?..
— Ей-Богу, нет!.. Прямо по совести… У меня не осталось ни копейки…
— Ну, а убийство Стукалкина?..