Ролан вернулся в Париж победителем. Теперь речь шла не о том, чтобы захватить Кадудаля, — уже стало ясно, что это невозможно, — теперь нужно было привлечь его на сторону Республики.
Это дело Бонапарт снова поручил Ролану.
Ролан отправился в путь. Из Нанта он поехал в Ларош-Бернар, оттуда, расспросив, куда ехать дальше, повернул к деревне Музийак[18].
Действительно, Кадудаль был там.
Опередим же Ролана, войдем в деревню и приблизимся к четвертому дому по правой стороне, приникнем к щели в ставне и заглянем внутрь.
Перед нами — человек в одежде зажиточного морбианского крестьянина. Единственное отличие — золотой галун, шириной в палец, которым обшита его куртка, петлицы и поля шляпы. На нем фрак серого сукна с зеленым воротом, довершают наряд широкие бретонские штаны и кожаные гетры выше колена.
На стуле брошена сабля, на столе на расстоянии вытянутой руки — пара пистолетов. На стволах двух или трех карабинов, прислоненных к камину, — отблески яркого пламени.
Человек сидит у стола, на котором лежат пистолеты. Лампа освещает его лицо и бумаги, которые он читает с огромным вниманием. Ему около тридцати лет; открытое веселое лицо, обрамленное вьющимися светлыми волосами, оживляют большие голубые глаза. Улыбка его открывает два ряда белоснежных зубов, которых никогда не касались инструменты дантиста. У него, как и у его земляка дю Гесклена, большая круглая голова, поэтому он известен не только как Жорж Кадудаль, но и как генерал Круглая Голова.
Жорж был сыном фермера из Керлеано. Он едва успел получить прекрасное образование в колледже Ванна, когда в Вандее раздались первые призывы к роялистскому восстанию. Кадудаль услышал их, собрал товарищей по охоте и развлечениям, возглавил их, пересек Луару и предложил свои услуги Стоффле.
Однако у бывшего лесничего г-на де Молеврье были свои соображения, он не любил аристократию, а буржуазию и того меньше. Прежде чем принять услуги Кадудаля, он хотел увидеть его в деле. Кадудаль только этого и добивался.
На следующий день разразилось сражение. Увидев, как Кадудаль бесстрашно атакует Синих, не обращая никакого внимания на штыки и стрельбу, Стоффле не удержался и сказал стоявшему рядом г-ну де Боншану:
— Если эту круглую голову не снесет ядром, ее ждет большое будущее.
С тех пор прозвище «Круглая Голова» так и осталось за Кадудалем. Жорж сражался в Вандее да поражения при Савенэ[19], когда половина вандейской армии осталась на поле боя, а другая половина рассеялась как дым. Три года он проявлял чудеса силы, ловкости и отваги и, вновь перейдя Луару, вернулся в Морбиан.
Оказавшись на родной земле, Кадудаль стал воевать уже сам по себе. Генерал, которого боготворили солдаты, повиновавшиеся по первому его знаку, оправдал пророчество Стоффле. Он превзошел Ларош-Жаклена, д'Эльбе, Бонашана, Лескюра, Шаретта, самого Стоффле, он был так же знаменит, как они, и гораздо более могуществен, потому что теперь едва ли не в одиночку боролся с правительством Бонапарта, который уже два месяца был консулом и готовился выступить к Маренго.
Три дня назад Кадудаль узнал, что генерал Брюн, выигравший сражения при Алкмаре и Кастрикуме, спаситель Голландии, командующий западной армией республиканцев, прибыл в Нант с целью любой ценой уничтожить Кадудаля и шуанов.
Ну что же! Он во что бы то ни стало должен доказать командующему, что не боится его, а устрашение — не то оружие, с которым можно идти против него. В эту минуту он обдумывал какую-нибудь громкую операцию, которая поразила бы республиканцев, но вскоре поднял голову, услышав стук копыт. Это был кто-то из своих, раз ему удалось беспрепятственно миновать посты шуанов, расставленные вдоль всей дороги на Ларош-Бернар, и столь же беспрепятственно добраться до Музийака.
Всадник остановился перед домом, прошел по дорожке и оказался перед Жоржем.
— А, это ты, Бранш-д'Ор[20], — сказал Кадудаль. — Откуда ты?
— Из Нанта, генерал.
— Какие новости?
— Адъютант генерала Бонапарта сопровождает генерала Брюна, у него особое поручение к вам.
— Ко мне?
— Да.
— Ты знаешь, как его зовут?
— Ролан де Монтревель.
— Ты его видел?
— Так же, как вас.
— Что это за птица?
— Красивый молодой человек двадцати шести или двадцати семи лет.
— Когда он будет здесь?
— Примерно через час или два.
— Ты сообщил о нем часовым?