— Хорошо, — рассмеялся Кадудаль, — а Директория?
— Директория не была правительством, — отвечал Бонапарт. — Разве возможна какая-либо власть, опирающаяся на прогнившее основание, как это было во время Директории? Если бы Я не вернулся из Египта, она рухнула бы сама собой. Я лишь подтолкнул ее. Франция больше не желала терпеть ее, и доказательство тому — то, как Франция приветствовала мое возвращение. Что они сделали со страной, которую я оставил в полном блеске? Она превратилась в несчастную страну, со всех сторон ей угрожал враг, с трех сторон подступавший к границам. Когда я уезжал, в стране был мир, когда я вернулся, была война. Я оставил позади победы, а вернулся к поражениям, я оставил миллионы, привезенные из Италии, а нашел нищету и грабительские законы. Что стало со ста тысячами солдат, моими соратниками, вместе с которыми я завоевывал славу и всех знал по именам? Они умерли. Что сделали они с моими генералами, пока я брал Мальту, Александрию, Каир, пока штыками выбивал слово «Франция» на фиванских колоннах и обелисках Карнака, пока у подножия горы Фавор я мстил за поражение последнего Иерусалимского царя[35]? Гумберта отдали ирландцам, Шампьонне в Неаполе арестовали и попытались покрыть позором, Шерер, отступая, уничтожил следы победы, которую я завоевал в Италии. Они позволили англичанам высадиться в Голландии, они убили Рембо в Турине[36], Давида в Алкмаре, Жубера при Нови. А когда я просил подкрепления, чтобы сохранить Египет за нами, боеприпасов, чтобы защищать его, зерна, чтобы засеять его, они слали мне поздравления и объявляли, что Восточная армия заслужила благодарность отечества.
— Они полагали, что все это вы найдете в Сен-Жан-д'Акр, генерал.
— Это мое единственное поражение, Жорж, — сказал Бонапарт, — а если бы я победил, я бы удивил Европу! Если бы я победил! Я скажу вам, что бы я сделал тогда: я нашел бы в городе сокровища паши и оружие для трехсот тысяч человек. Я поднял бы и вооружил всю Сирию, возмущенную жестокостью эль-Джаззара, я пошел бы на Дамаск и Алеппо, пополняя армию по дороге всеми недовольными, я бы отменил рабство, безраздельную власть и тиранию пашей, я пришел бы в Константинополь с вооруженными толпами и разрушил бы турецкую империю. Я создал бы на востоке новую великую империю и завоевал бы право на память потомков, я вернулся бы в Париж через Андринополь или Вену, уничтожив австрийскую монархию!
— Это планы Цезаря, начинавшего парфянскую войну, — холодно отвечал Кадудаль.
— Да, я так и знал, — сказал Бонапарт, хмуро улыбаясь, — что мы вспомним Цезаря. Ну что же, вы видите, я соглашаюсь продолжать беседу, куда бы она ни повернула. Представьте, что в двадцать девять лет Цезарь не был бы главным распутником Рима и самым злостным должником среди патрициев. Представьте, что Цезарь был первым гражданином; что его галльская кампания окончена, что египетская завершена, что испанская завершена блестяще, представьте себе, снова повторю я, что ему в это время двадцать девять, а не пятьдесят, ведь фортуна улыбается только молодым, она не любит лысые головы, — так вот, неужели вы думаете, что он не был бы Цезарем и Августом?
— Да, — горячо отвечал Кадудаль, — все так, если бы только его не остановили мечи Брута, Кассия и Каски.
— Вот как, — задумчиво сказал Бонапарт, — значит, мои противники делают ставку на убийство? В таком случае я облегчу им задачу, и вам в первую очередь, так как вы — мой враг. Что вам мешает прямо сейчас ударить меня ножом, если вы придерживаетесь тех же убеждений, что и Брут, ударивший Цезаря? Мы с вами одни, двери закрыты, вы совершенно точно успеете напасть на меня прежде, чем вас схватят.
— Нет, — отвечал Кадудаль, — нет, мы не рассчитываем на убийство, и я думаю, потребуются более серьезные причины, чтобы кто-либо из нас решился стать убийцей. Но такова судьба человека на войне. Однажды утром вы просыпаетесь, а удача покинула вас, вам может оторвать голову ядром, как маршалу Бервику[37], вас может сразить пуля, как Жубера и Дезе. Что тогда станет с Францией? У вас нет детей, а ваши братья…
35
Ги де Лузиньян (1129–1194), однако после падения города многие восточные князья присваивали себе титул Иерусалимского короля.
37
Бервик Джеймс (1670–1733) — герцог, маршал Франция (с 1706 г.), побочный сын Якова II Стюарта. Командовал французскими войсками в Испании (1704), в Италии (1706), на Рейне, потом в Савойе (1708). В 1714 г. окончил войну за испанское наследство, овладев Барселоной. Был убит ружейной пулей во время войны за польское наследство при осаде Филиппсбурга. —