Гортензия скоро поведала обо всех своих надеждах и чаяниях — выйти замуж за Дюрока, любимого ею, избежать брака с Луи Бонапартом, ею не любимым. В этом заключался весь секрет, которым она поделилась с подругой, изложив его в двух словах. Но Клер не так просто было передать свое романтическое увлечение. Штрих за штрихом рисовала она для подруги портрет своего избранника, проникая, насколько могла, в окружавшую его тьму. Наконец, когда мать дважды уже позвала ее и она поднялась и уже поцеловала Гортензию, вдруг, будто в подтверждение слов г-жи де Севинье, что самая важная часть письма находится в постскриптуме, Клер, словно внезапно вспомнив что-то, произнесла:
— Кстати, дорогая Гортензия, я забыла спросить вас об одной вещи.
— О чем же?
— Мне кажется, госпожа де Пермон дает большой бал.
— Да, Лулу приезжала к нам со своей матерью, и они пригласили нас:
— И вы пойдете на бал?
— Конечно!
— Милая Гортензия, — самым нежным голосом обратилась к ней Клер, — я хотела бы попросить вас об одной любезности.
— О любезности?
— Да, попросите пригласить нас с мамой, это возможно?
— Думаю, что да.
Клер запрыгала от радости.
— О, благодарю вас, — сказала она. — Как же вы это сделаете?
— Я могла бы сама попросить письмо с приглашением у Лулу, но будет лучше, если за дело возьмется Евгений. Он очень дружен с сыном госпожи де Пермон и попросит у него то, что вам нужно.
— И я попаду на бал госпожи де Пермон? — радостно воскликнула Клер.
— Да, — ответила ей Гортензия и, взглянув на сияющее лицо юной подруги, спросила: — Он будет там?
Клер покраснела, как вишня и сказала, потупив глаза:
— Я надеюсь.
— Ты покажешь мне его, не правда ли?
— О, ты и так его узнаешь, дорогая Гортензия. Разве я не сказала тебе, что его можно узнать из тысячи?
— Как жаль, что он не танцует! — заметила Гортензия.
— А как я об этом сожалею! — вздохнула Клер. Обменявшись поцелуем, девушки расстались. Клер еще раз напомнила Гортензии о пригласительном письме. Через три дня Клер де Сурди получила его.
XI
БАЛ У ГОСПОЖИ ДЕ ПЕРМОН
Бал, куда так стремилась попасть юная подруга Гортензии Богарне, был модной новинкой Парижа того времени[46]. Г-жа де Пермон, которой бы понадобился дом в четыре раза больший, чем тот, в каком она жила, чтобы вместить всех желавших побывать у нее в тот вечер, отказала в приглашении более чем сотне мужчин и более чем полусотне женщин. Но она родилась на Корсике и с детства была знакома с семьей Бонапарт, поэтому по первой же просьбе Евгения Богарне м-ль де Сурди и ее мать получили две входные карточки.
Г-жа де Пермон, чьи приглашения пользовались таким спросом, несмотря на ее неблагородного происхождения имя, была одной из величайших светских львиц, которые когда-либо существовали. Ее род восходил к Комнинам, давшим шесть императоров Константинополю, одного Гераклее и десять Трапезунду.
Ее предок Константин Комнин, спасаясь от мусульман, сначала укрылся на горе Тайгет, а затем на Корсике. С ним пришли три тысячи его соотечественников, последовавших за своим вождем. Купив у Генуи земли Паомии, Салоньи и Ревинды, Константин обосновался на Корсике.
Наследница императоров, м-ль Комнин вышла по любви за красивого простолюдина, которого звали г-н де Пермон. Он умер два года назад, оставив жене сына двадцати двух лет, четырнадцатилетнюю дочь и ренту в двадцать или двадцать пять тысяч ливров.
Высокое происхождение г-жи де Пермон и ее брак с простолюдином открыли двери ее салона и старой аристократии, и зарождающейся демократии, которая делала первые шаги на поприще войны, искусств и науки и должна была дать великие имена, достойные соперничать с самыми громкими именами прежней монархии. В ее салоне можно было встретить де Муши, де Монкальма, принца Шале, братьев де Лэгль, Шарля и Жюста де Ноайль, Монтегю, троих Растиньяков, графа де Голенкура, его сыновей Армана и Августа и представителей славных семей д'Орсэ, Монбретонов, Талейранов, Дюроков.
С двадцатью пятью тысячами ливров ренты г-жа де Пермон могла себе позволить жить в одном из самых элегантных и богато обставленных домов Парижа. Надо сказать, что двадцать пять тысяч франков в то время равнялись пятидесяти тысячам в наши дни.
Она любила экзотические растения, хотя в то время этот вид роскоши не был так распространен, как сейчас. Ее дом превратился в настоящую оранжерею: вестибюль был так искусно заставлен деревьями и цветами, что они совершенно скрывали стены, и так затейливо освещен разноцветными светильниками, что казалось, будто входишь в волшебный замок.
46
Дюма соединил описание двух балов и две главы из «Мемуаров герцогини д'Абрантес».