Пьеро посмеялся над тем, как чучела хранились. Мех и оперение большинства из них выцвели, особенно это касалось орла с внушительным размахом крыльев, висящего над головами посетителей.
– Ужасно набит. Не удивлюсь, если все они скоро развалятся.
Чуть больше ему понравились млекопитающие. Пока Клод выбирал, Пьеро отмечал предметы на листке бумаги.
– Сухожилие северного оленя, голосовые связки африканской мартышки, гортань полосатой гиены, желательно не проспиртованные.
Собрав все это, они вошли в следующую комнату, которая называлась «Человеческие уродства». Друзья уже нашли последний необходимый предмет – раздутые внутренности человеческого уха, – когда Клод натолкнулся на шкафчик с надписью «Придатки незаконнорожденных».
Клод открыл шкафчик и начал просматривать образцы. Его охватило упорное, неконтролируемое желание увидеть. Среди образцов он нашел воспаленный лимфатический узел вместе с пораженными репродуктивными органами. Они принадлежали юристу из Лозанны. Был там и накрытый крышкой бокал, в котором покоился человеческий зародыш. Клод не смог толком разобрать латынь, но, кажется, речь шла об искусственно выращенном из семени эмбрионе. Рядом стояла банка с двухголовым новорожденным.
Хирург позвал гостей обратно. Они уже собирались возвращаться, когда Клод резко остановился. Пьеро врезался в него, чуть не уронив гортань полосатой гиены на пол. Клод достал банку, которую не заметил раньше. Размер предмета смутил юношу. Он был таким маленьким, не больше гусеницы, однако название развеяло все сомнения: «Digitus im-pudicus,[101] Турне, сентябрь 1780». Предмет, дата и место совпадали.
Подавив первый приступ тошноты, Клод схватил банку и крепко сжал ее. Впервые за много лет палец и рука вновь были вместе. Это заставило Клода вспомнить саму операцию и события, за ней последовавшие. Он припоминал зеленое сукно, на которое хирург выкладывал инструменты, кроваво-красный снег в ведре, травы и грибы, пустившиеся в пляс над головой мальчика. Заметка на банке гласила, что родинка, по форме напоминающая родинку французского короля, была заполнена черной желчью. Только Клод знал: черноту вызвали безобидные чернила, пролившиеся на палец.
Пьеро пытался убедить друга забыть о содержимом шкафчика и пошевеливаться, но ничто не могло заставить Клода двинуться с места. Он увидел, что рядом с его пальцем стояли другие банки из Турне. Клод начал сопоставлять истории о хирургических вмешательствах, рассказанные в «Рыжем псе», и части тела, которые теперь плавали в банках перед его глазами.
Он принялся опустошать шкаф.
– Положи их обратно! Ты все испортишь! – говорил Пьеро, однако Клод был непреклонен. – Ты не можешь украсть их!
– Ты прав! Я не могу украсть то, что было украдено у меня!
Пьеро обезумел. Он махал руками и кричал:
– Их хватятся! Нас поймают!
Клод не желал ничего слышать.
– Я заставлю его выпить все до капли!
– Клод, остановись! Доверься нашему плану! Если ты совершишь безрассудный поступок, все полетит псу под хвост! Он влиятельный гражданин Республики! А у нас нет защиты против здешних законов! Позволь нам обменять нашего спинорога на эти предметы.
Клод не подчинялся. Он опустошил две полки, посвященные Турне.
– Поторопись, Стэмфли зовет нас.
Через прикрытую дверь они могли слышать, как аббат пытается отвлечь хирурга, рассказывая ему о новом методе камнесечения. Но Стэмфли уже не терпелось увидеть предмет для обмена.
– Ну, что же ты принес? Я настаиваю, чтобы ты показал мне. Большой кусок янтаря с насекомыми внутри? У меня таких сорок семь. Или, быть может, красивую раковину? Или редкое издание? Вспомни, счетовод уже продал мне все, что у тебя было. Подозреваю, путешествие окажется пустой тратой времени и для тебя, и для меня тоже. Тем не менее было приятно побеседовать с тобой о моей книге.