Лена пела, не фальшивя, слова знала, но оставалась серьезной, словно работу выполняла. Не наливались глаза хмельными слезами, как у некоторых кубанцев за столом.
Закончилась песня, и Автономов поднялся — знак, что пора расходиться. Андрей удивился: где же разговор по душам? Если так, то надо с Леной в парк, в тень — барышня чистая, скромная, пожалуй, нетронутая… Но Автономов остановил его:
— Вы, Андрей Григорьевич, и полковник Слащов останьтесь.
С Датиевым попрощался.
Лена взглянула на Андрея печально — совсем девочка: прямодушная, не кокетничает.
— С вами, Лена» мы обязательно встретимся, — сказал Шкуро ей на прощанье и поцеловал в щеку. Она приняла это как должное.
— Приезжайте в Пятигорск, — сказала в ответ.
Автономов пригласил гостей в свой кабинет, расположенный в другом конце вагона. Конечно, Гуменный тоже оказался здесь. Слащов, по-видимому, крепко выпил — был красен, угрюм и молчалив. Когда все уселись, главнокомандующий начал серьезный разговор.
— Я поставил себе главную задачу — примирить офицерство с советской властью для того, чтобы вместе с прежними союзниками начать борьбу против немецких империалистов и добиться отмены позорного Брест-Литовского мира. Если немцы теперь доберутся до Кубани, а у нас, вы знаете, имеются громадные запасы продовольствия и многих полезных материалов, то это чрезвычайно усилит германскую армию. Немцы могут победить в войне. Я прошу вас, господа, помочь мне. Если удастся создать армию с офицерами, я не собираюсь сохранить за собой должность главкома. Хорошо бы пригласить на этот пост генерала Рузского или Радко-Дмитриева. Я с удовольствием откажусь от всякой политики и по-прежнему готов служить младшим офицером. Как вы считаете, господа, можно мне рассчитывать на поддержку офицеров в этом деле?
— Что ему ответить? — думал Шкуро. — Что нам не нужны ни генералы, ни советские главкомы — сами управимся? Нет. С властью надо считаться, пробовать использовать ее на благо себе и Кубани. Пока она, конечно, власть».
— Хорошая у вас задумка, Алексей Иваныч, — произнес он, наконец, — но офицеры боятся довериться советской власти. Они даже не имеют возможности собраться, чтобы обсудить такое сложное дело, которое вы задумали, их же сразу арестуют и расстреляют. Офицерство обезглавлено, обескровлено и вынуждено терпеть и ждать момента, когда придется восстать вместе с казачеством против советской власти.
— Да, привлечь офицеров — трудная задача, — согласился Автономов. — Трудная не только из-за того, что офицеры не доверяют Советам, но и потому, что после Корниловского похода солдаты смотрят на всех офицеров как на контрреволюционеров и совершенно им не доверяют. Дело осложняет еще и атаман Краснов: поддерживает Добровольческую армию Деникина и дружит с немцами. Но представьте, что Рузский или Радко-Дмитриев возглавили Красную Армию! Разве генерал Алексеев[9] или Деникин[10] пойдут против нее?
— У добровольцев главная сила не генералы, а офицеры. Они воюют и бьют ваших.
— Да. Воевать они умеют. В апреле, когда Корнилов[11] подошел к Екатеринодару, у меня и моего помощника Сорокина[12] было превосходство раза в четыре. И в людях и в артиллерии. Я уже отдал приказ об эвакуации, когда получил известие, что убит Корнилов. Без него добровольцы не стали штурмовать город и отошли. Ночью генерал Казанович вошел в город, проник до Сенного базара, и мне пришлось хватать, вооружать и гнать в бой первых попавшихся встреченных на улице. Разве такой сброд может противостоять добровольцам? Они отступали, а наши войска были настолько деморализованы, что я не мог организовать преследование. На что хватило у наших сил, так это на то, чтобы выместить злобу на городской буржуазии и на трупе генерала Корнилова. Почти три дня я не мог остановить это безобразие. Таскали голый труп по улицам и в конце концов сожгли. Я за оборону Екатеринодара получил свою нынешнюю должность, но большевистские воротилы не считаются со мной и себя считают единственной властью. У них план: объединить Кубанскую республику с Черноморской и назначить диктатором Абрама Рубина. Сорокин во всем согласен со мной. Он тоже считает, что надо вновь организовать настоящую русскую армию. А вы, полковник Слащов, насколько мне известно, для этого и приехали сюда, в Кисловодск?
Слащов действительно не пьянел, но становился молчалив, угрюм и резок в выражениях, и на вопрос ответил без задержки:
— Надо перебить всех большевиков. Остальных — повесить.
— Кого же в армию будем брать? — усмехнулся Автономов.
— Тех, кто пойдет с нами и с вами, — поспешил вмешаться Шкуро. — Но мы, Алексей Иваныч, здесь прячемся. Нам бы документы.
— Сделаем, — согласился Автономов и обратился к начальнику штаба: — Срочно сделай бумаги всем трем полковникам, напишите, что они выполняют задания главнокомандующего.
Гуменный вышел и вскоре вернулся с удостоверениями и командировочными предписаниями. На бумагах — штампы с советским гербом: звезда, серп и молот… «До чего ты дослужился, Андрей Григорьевич», — подумал Шкуро, но вслух поблагодарил Автономова, сказал, что с этими документами они могут открыто жить в гостинице, мол, надоело прятаться в хате, прямо сейчас бы и в «Гранд-отель».
— Попросим господина Слащова, чтобы он пошел сейчас в гостиницу и выбрал комнаты, — предложил Автономов. — Я дам в помощь человека из своей охраны. Нет комнат — выселим кого-нибудь. А с вами, Андрей Григорьевич, еще поговорим.
После ухода Слащова разговор стал деловым. Автономов сказал:
— Господин полковник, прошу вас немедленно начать вербовку офицеров и казаков и приступить к формированию партизанских отрядов на Кубани и Тереке для предстоящей борьбы с немцами. На это мы с начальником штаба заготовили вам мандат. Вот он, — Гуменный подал документ Автономову. — Здесь написано, что все Совдепы, комиссары и местные власти должны оказывать вам полное содействие и во всем идти вам навстречу. Удовлетворяет вас такой документ, Андрей Григорьевич? Соберете людей — это будет костяк нашей новой русской армии.
— Документ хороший, Алексей Иваныч, но армии требуется оружие.
— Будет оружие. Мы с Сорокиным решили разогнать партийную власть и не отдавать Кубань Рубину. На днях я возвращаюсь в Екатеринодар, мы арестуем местный ЦИК и станем полновластными хозяевами в городе и области. Сразу пришлю вам сюда бронепоездом десять тысяч винтовок, пулеметы, миллион патронов, ну и деньги. А вы должны гарантировать мне, Сорокину и моему начальнику штаба Гуменному жизнь и полное прощение со стороны белых войск.
— Алексей Иваныч! Слово казачьего офицера. Неужели бумагу потребуете?
— Нет. Я вам верю и сам уже действую. Недавно мы с Гуменным передали на станции Тихорецкой несколько Составов с оружием для Деникина. Его армия состоит из трех бригад: Маркова, Богаевского и Эрдели[13]. Всего девять тысяч штыков и сабель. Сейчас она располагается на линии Егорлыцкая — Новочеркасск. Готовится повторить поход на Екатеринодар.
— Хорошо у вас разведка поставлена. Неужели у Деникина всего девять тысяч?
— Да. У нас в несколько раз больше, но они нас побьют. Население ненавидит большевиков, а белых пока не знает и считает их лучше советской власти. Потом, возможно, казаки в них разочаруются, а вдруг и советский режим окажется не таким уж плохим. — Автономов вздохнул. Этот тяжелый вздох Шкуро воспринял как знак того, что собеседник не уверен в своих действиях, а в бою надо как в Бога верить в то дело, за которое сражаешься. С неуверенными надо быть осторожным. Документы сделал — хорошо, а дальше — посмотрим. Он с нетерпением ждал, когда кончится разговор и можно будет идти к Татьяне, занимать номер в гостинице…
Сначала возник шум подъехавшего поезда, злобно шипел паровоз, выпуская пар, раздались громкие голоса в салоне, и вошел озабоченный адъютант и доложил, что приехал Буачидзе[14] — председатель Совнаркома Терской республики. Автономов поднялся, чтобы встретить гостя, и попросил Андрея на некоторое время выйти в салон.
9
Алексеев Михаил Васильевич (1857–1918) — генерал от инфантерии. С 1915 г. — начальник штаба Ставки; в марте-мае 1917 г. — Верховный главнокомандующий. После октября 1917 г. организовал и возглавил Добровольческую армию.
10
Деникин Антон Иванович (1872–1947) — генерал-лейтенант. После Февраля 1917 г. — начальник штаба Верховного главнокомандующего, командовал войсками Западного и Юго-Западного фронтов. В 1918 г. возглавил Добровольческую армию, затем стал главнокомандующим Вооруженными силами Юга России (ВСЮР). После разгрома армии и эвакуации в Крым сдал командование и эмигрировал. Умер в США.
11
Корнилов Лавр Георгиевич (1870–1918) — генерал от инфантерии (1917). В июле-августе 1917 г. — Верховный главнокомандующий. Один из организаторов Добровольческой армии.
12
Сорокин Иван Лукич (1884–1918) — кубанский казак, участник 1-й мировой войны. В Гражданскую войну за несколько месяцев прошел путь от командира казачьего отряда до главкома Вооруженными силами Северо-Кавказской Республики, командующего войсками Северного Кавказа. Будучи командующим 11-й красной армией в октябре 1918 г. поднял мятеж против советской власти. 2-й Чрезвычайный съезд Советов Северного Кавказа объявил Сорокина вне закона. Убит в тюрьме, где содержался до суда.
13
Эрдели Иван Георгиевич (1870–1939) — генерал от кавалерии, участник выступлении Корнилова. Был представителем Добровольческой армии при Кубанском правительстве. Участвовал в «Ледяном» походе, командовал отдельной конной бригадой, 1-й конной дивизией, с апреля 1919 г. — главноначальствующий и командующий войсками Терско-Дагестанского края (Северного Кавказа), до марта 1920 г. — начальник Владикавказского отряда. После эвакуации возвратился в Крым в русскую армию. Эмигрировал во Францию.
14
Буачидзе Самуил Григорьевич (1882–1918) — участник революции в 1905–1907 гг. в Западной Грузии, один не руководителей борьбы за советскую власть во Владикавказе. С февраля 1917 г. — член Терского народного совета и председатель коллегии по охране революционного порядка; в 1918 г. — председатель СНК Терской республики. Убит на митинге.