Через несколько недель после встречи с Марти Питерсон в Овальном кабинете Тернер утвердился в своих подозрениях, что с московской резидентурой что-то не так.
26 августа 1977 года Дик Комбс, сотрудник политического отдела посольства США, задержался вечером на работе — он готовил отчет. Его кабинет находился на том же седьмом этаже, где и резидентура ЦРУ. Вдруг в кабинет ворвался охранник-морпех и спросил у Комбса: “Чувствуете запах дыма?” Комбс попыхивал трубкой и никаких больше запахов не слышал. Но вскоре он понял, что на восьмом этаже, прямо над ним, разгорается пожар. Он начался в нерабочее время, в экономическом отделе загорелся трансформатор. Здание посольства уже не первый год было пожароопасным. После недавнего капремонта были установлены панели из легковоспламеняющихся материалов, и охранники не смогли сами погасить огонь с помощью огнетушителей. Московские пожарные приехали не сразу, причем первые прибывшие, похоже, были плохо подготовлены, техника у них была старая, а брандспойты дырявые. Посол Малколм Тун примчался в офис с дипломатического обеда, в смокинге. Он стоял внизу, а его заместитель Джек Мэтлок бросился на девятый этаж. Мэтлок, книголюб, пытался спасти свою библиотеку от разгорающегося пожара. Потом прибыли более опытные пожарные, в том числе сотрудники КГБ, которые определенно знали, что в здании находится резидентура ЦРУ. Они надеялись завладеть конфиденциальными документами или попасть в секретные зоны. Когда возникло опасение, что огонь может охватить все этажи, посол распорядился найти шефа резидентуры Хэтэуэя и передать ему приказ покинуть здание. Сотрудник обнаружил Хэтэуэя на седьмом этаже. Тот, одетый в дождевик London Fog, с перепачканным сажей лицом, охранял резидентуру, преграждая путь “пожарным” из КГБ, которые могли вломиться в офис. Он отказался сдвинуться с места, несмотря на приказ посла{66}.
Как вообще начался пожар? В штаб-квартире ЦРУ знали, что советские власти регулярно бомбардируют их московское посольство микроволновыми сигналами. Тернер постоянно поднимал эту тему и говорил, что его беспокоит “облучение” в посольстве. Кроме того, после пожара Тернер задумался, не мог ли КГБ специально спровоцировать возгорание, если не “облучением”, то каким-то иным способом. Что там вообще происходит? Сначала потеря Огородника, теперь загадочное воспламенение и “пожарники” из КГБ.
А неприятности продолжались. В сентябре московская резидентура потеряла еще одного агента — Анатолия Филатова, полковника советской военной разведки, который начал работать на ЦРУ в годы службы в Алжире. Филатов обменивался пакетами со своим куратором из ЦРУ — это была “автомобильная передача”, быстрый обмен предметами между двумя машинами, едущими рядом. Сотрудники КГБ наблюдали за этим из засады. Филатова арестовали, а оперативника ЦРУ и его жену выслали из страны{67}.
Тернер был ошеломлен. Неужели КГБ прослушивает их переговоры? Или его агенты внедрились в московскую резидентуру? Что, если где-то там “крот”? Тернер считал: когда система не работает, ее следует чинить. То же самое он намеревался сделать в ЦРУ. Он пошел на экстраординарные меры, приказав заморозить операции ЦРУ в Москве. Это был полный отбой: московской резидентуре было приказано не контактировать ни с какими агентами и не выполнять никаких оперативных действий.
Ничего подобного с “советским” отделом ЦРУ ранее не происходило. Тернер требовал, чтобы работа была остановлена до тех пор, пока отдел не гарантирует, что никаких сбоев больше не будет. Многие сотрудники секретной службы были в недоумении: Тернер что, не понимает сути шпионажа? Оперативники и агенты в принципе не могли устранить все риски. У них не могло быть никаких гарантий от провала{68}.
Хэтэуэй в Москве был в бешенстве. Решение Тернера казалось непостижимым. Оно противоречило всем жизненным принципам Хэтэуэя, его чувству долга и склонности к агрессивным разведывательным операциям. Теперь оперативники Хэтэуэя, вместо того чтобы работать с агентами, вынуждены были сидеть сложа руки. Хэтэуэй старался занять их, чем мог: поиском новых мест для тайников, составлением карт, подготовкой к тому дню, когда они смогут возобновить работу со своими агентами{69}.
Между тем резидентура начала терять свои источники. Одним из них был ценный доброволец, с которым работа велась с начала 1960-х, — Алексей Кулак, сотрудник КГБ по научно-технической разведке, получивший от ФБР кодовое имя “Федора”. В СССР Кулак был героем войны, после нее он поступил на работу в КГБ и получил назначение в Нью-Йорк. Там Кулак в марте 1962 года пришел в отделение ФБР и предложил работать на Соединенные Штаты за деньги. Он страдал избытком веса, любил обильно поесть и крепко выпивал. Кулак дважды служил в Соединенных Штатах, и в те годы ФБР считало его надежным источником. Но к середине 1970-х бюро начало терять к нему доверие, подозревая, что его контролирует КГБ{70}. В 1976 году Кулак готовился к возвращению в Москву, после которого, вероятно, уже не попал бы в Штаты. Хэтэуэй, который тогда вот-вот должен был вступить в должность начальника московской резидентуры, поехал в Нью-Йорк, чтобы лично завербовать Кулака для работы на ЦРУ. Встреча, проходившая в гостиничном номере, была весьма напряженной: сотрудник ФБР распекал Кулака, Хэтэуэй же пытался завоевать его доверие. Хэтэуэй победил, и Кулак согласился работать на ЦРУ по возвращении в Москву. Он выехал из Соединенных Штатов, имея при себе карту тайников и мест подачи сигналов. В ЦРУ присвоили ему псевдоним CKKAYO — “Нокаут”.
66
Переписка автора с Джеком Мэтлоком, 2 декабря 2012 года; интервью автора с Диком Комбсом, 27 сентября 2013 года; переписка автора с Джеймсом Шумейкером, 23 сентября 2013 года и пост в блоге Personal Recollections of the Moscow Fire на сайте
68
GRIMES S., VERTEFEUILLE J.
70
У дела Кулака сложная история, затрагивающая как ФБР, так и ЦРУ При Эдгаре Гувере ФБР считало его подлинным агентом, тогда как ЦРУ под влиянием Энглтона в нем сомневалось. Все поменялось, когда Энглтона отправили в отставку, а Гувер умер. Теперь ФБР усомнилось, стоит ли доверять Кулаку. Согласно источнику, обладающему достоверной информацией, подозрения возникли из-за некоторых странных замечаний, что он сделал в телефонном разговоре между Нью-Йорком и Вашингтоном по линии, которую прослушивало ФБР. Тем временем ЦРУ исследовало его дело и пришло к выводу, что Кулак — настоящий агент и с ним можно работать в Москве. Граймс была одной из тех, кто проводил это исследование. См.: Grimes and Vertefeuille,