Выбрать главу

В последние годы жизни Купер, не будучи аболиционистом, с тревогой следил за углубляющимися противоречиями между рабовладельческим Югом и промышленным Севером. Попытки их компромиссного «умиротворения» оценивались им как «поразительное шарлатанство»[19]. За год до смерти он предсказывал неизбежность гражданской войны. «Каждая неделя выбивает еще одно звено из цепи Союза»[20], — писал он другу своей юности, коммодору Шубрику.

Не раз он с горечью упоминает в своих письмах о том, что его обвиняют в «антиамериканизме». С самого своего возвращения на родину он оказался под обстрелом беспринципной и демагогической прессы. Гротескно-сатирическое изображение нравов американских газетчиков в памятных главах диккенсовских «Приключений Мартина Чезлвита» бледнеет по сравнению со сводом подлинных газетных нападок на Купера. Его объявляли «столь же лишенным обычных человеческих чувств, как самый краснокожий из его индейцев»[21], сравнивали с тигром в зверинце, который рычит при приближении каждого прохожего, а то и просто с бешеной собакой… На собрании обывателей его родного Куперстауна было решено изъять его сочинения из местной библиотеки. Однако Купер не сдавался. Из года в год он методично привлекал к суду за клевету своих диффаматоров и, к их негодованию, выиграл несколько из этих исков. Но малые «победы» не могли, конечно, утолить горького сознания своей отчужденности от собственной страны. Одиночество Купера в последние годы жизни усугублялось тем, что, осуждая власть долларов, он ополчался и против социалистических идей, проникавших в эту пору в общественную жизнь США по преимуществу в форме социально-утопических экспериментов, и против массовых демократических движений (в частности, борьбы за отмену земельной ренты). Отсюда неровность многих поздних романов Купера, — его дилогии «Домой» (1838) и «Дома» (1838), трилогии, известной под названием «Хроника Литтлпейджей» (или «Трилогия в защиту земельной ренты»), предсмертного его романа «Веяния времени» и других; острые сатирические наблюдения, мудрые обобщения сочетаются здесь с консервативными предубеждениями и социальной близорукостью. Самым цельным и значительным в художественном наследии Купера остались его эпопея о Кожаном Чулке, «Шпион», «Лоцман».

2

Куперу не раз случалось иронизировать над «антипоэтичностью» Америки. «Это не страна для поэтов»[22], — писал он своему другу Гриноу. И вместе с тем, парадоксальным образом, именно он открыл читающему миру в американской жизни новые источники поэзии. В его романах огромную роль играет природа его родной страны; она предстает не статически, как живописный фон, а сама принимает участие в действии: неприступные горные склоны, утесы и пещеры, озерные просторы и бурные речные стремнины, неприметные тропинки и лесные чащи по-своему определяют судьбы действующих лиц, то отдавая их во власть коварных врагов, то открывая им прибежище, неустанно испытывая их наблюдательность, выносливость и силу духа, закаляя их характер. Любимые герои Купера — Гарви Бёрч, Натти Бампо и его друзья-могикане, подобно персонажам народных сказок, понимают язык лесных шорохов, звездного неба, тумана и ветра не хуже, чем человеческую речь. Эту особенность изображения природы у Купера подметил и высоко оценил еще Белинский. Доказывая, что «явления природы могут быть предметом романа» при условии, если среди ее картин займет должное место человек, он писал: «Высочайший образец в сем случае Купер: его безбрежные, безмолвные и величественные степи, леса, озера и реки Америки исполнены дыхания жизни; его дикие, в соприкосновении с белыми, дивно гармонируют с этой девственною жизнию американской природы»[23].

Природа для Купера неотъемлема от жизни народа его страны, — или, точнее говоря, ее народов, ибо он одним из первых писателей США показал в своих романах трагическую судьбу индейских племен, исконных владельцев американских земель, ограбленных, обездоленных, обреченных на вымирание. Заглавие его романа «Последний из могикан», вместившее в себя эту историческую трагедию, стало крылатым словом, своего рода символом. Символическим значением обладают и не менее емкие, исполненные глубокого социально-исторического смысла образы других его романтических героев — и Гарви Бёрча, и Натти Бампо, Кожаного Чулка.

вернуться

19

Cooper. Letters and Journals, v. VI, p. 169 (письмо коммодору Шубрику от 13 апреля 1850 г.).

вернуться

20

Там же, р. 208 (22 июля 1850 г.).

вернуться

21

Там же, v. IV, р. 144.

вернуться

22

Cooper. Letters and Journals, v. III, p. 220 (14 июня 1836 г.).

вернуться

23

В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. I, с. 135.