«Никогда еще не получала писем», — подумала Гарриет и разорвала конверт. Она сразу же узнала почерк.
Дорогая Гарриет,
Я думала о тебе и решила, что если ты собираешься быть писателем, пора попробовать. Тебе уже одиннадцать, и ты еще ничего не написала, только записи в блокнот. Придумай какой-нибудь рассказ, используя свои заметки, и пришли мне.
«Краса — где правда, правда — где краса!» — Вот знанье все и все, что надо знать"[22].
Никогда не забывай об этом.
Я хочу кое-что тебе сказать на случай, если ты когда-нибудь столкнешься со следующими проблемами. Естественно, когда ты делаешь заметки, ты записываешь правду. Зачем этим заниматься, если не писать то, что есть? И естественно, эти заметки не должны быть прочитаны никем, кроме тебя, но если их кто-то прочитает, тогда, Гарриет, ты должна сделать две вещи, и тебе не понравится ни одна из них.
1) Ты должна извиниться.
2) Ты должна солгать.
В противном случае ты потеряешь друга. Небольшая ложь, которая заставляет людей почувствовать себя лучше, не так плоха, это как сказать «спасибо» за обед, который кто-то приготовил, даже если тебе ужасно не понравилась еда, или сказать больному, что он выглядит лучше, даже если он лучше не выглядит, или сказать кому-то, кто в ужасной шляпке, что она выглядит просто прекрасно. Помни, что написанное должно приносить в мир любовь, а не отталкивать друзей. Но самой себе нужно говорить правду.
Еще одно, если ты скучаешь по мне, я хочу, чтобы ты знала, я не скучаю по тебе. Что ушло, то ушло. Я никогда не скучаю ни по кому и ни по чему, потому что все становится приятным воспоминанием. Я берегу свои воспоминания и люблю их, но не возвращаюсь в них и не держусь за них. Ты даже можешь превратить свои воспоминания в рассказы, но помни, они не вернутся обратно. Только подумай, как было бы ужасно, если бы они вернулись. Ты теперь во мне не нуждаешься. Тебе уже одиннадцать, ты уже достаточно взрослая для того, чтобы быть по уши занятой, стараясь вырасти таким человеком, каким ты хочешь быть.
И чтобы никакой чепухи.
Оле-Голли Вальденштейн
Кончив читать, Гарриет широко усмехнулась. Она побежала наверх, держа письмо как, сокровище, найденное на морском берегу. Она прибежала в комнату, уселась за письменный стол и перечитала письмо еще дважды. Потом взяла чистый лист бумаги и ручку. Она сидела, держа ручку над листом бумаги. Ничего не произошло. Она посмотрела в свои записи. Все равно ничего не произошло. Она вскочила, побежала в библиотеку и притащила наверх папину пишущую машинку. С большим трудом она взгромоздила ее на стол. Первый лист бумаги, который она попыталась заправить в каретку, смялся, так что на нем уже нельзя было печатать. Она его порвала, заправила другой и стала печатать как сумасшедшая.
Гарриет вернулась в школу на следующий день. Это было похоже на начало года. Она шла по пустым коридорам, сильно опаздывая, потому что ей хотелось устроить грандиозный вход в класс. Когда она проснулась, мамы и папы дома не было, поэтому она решила просто удрать в школу. Уже достаточно, сказала она себе, шагая мимо директорского кабинета. Ей захотелось внезапно записать, как она себя чувствует, и она прислонилась к стене внутри небольшой ниши, в каких обычно стоят скульптуры.
УЖЕ ДОСТАТОЧНО. ВРЕМЯ ПОДНЯТЬСЯ И БЛЕСНУТЬ. ТОЛЬКО ПОДОЖДИТЕ, ПОКА «НЬЮ-ЙОРКЕР» ВЦЕПИТСЯ В ЭТОТ РАССКАЗ. ТРУДНО ПРИДУМАТЬ, ГДЕ ОН НАШЕЛ КОТЕНКА, НО МНЕ КАЖЕТСЯ, У МЕНЯ БУДЕТ ОТЛИЧНАЯ МОРАЛЬ — ОДНИ ЛЮДИ УСТРОЕНЫ ТАК, А ДРУГИЕ ИНАЧЕ, И НИЧЕГО С ЭТИМ НЕ ПОДЕЛАЕШЬ.
Дверь в кабинет директора открылась, и Гарриет заглянула внутрь. К ее полному ужасу, она увидала, что из кабинета выходят мама с папой. Она забилась поглубже в нишу. Может быть, промелькнуло у нее в голове, если я не буду дышать, они примут меня за статую. Она задержала дыхание, и родители прошли мимо, не обратив на нее никакого внимания. Они смеялись и глядели друг на друга, и будь она даже прямо перед ними, они бы ее не заметили.
— Ну-ну, подожди, пока она об этом услышит, — произнес отец.
— Я боюсь, что с ней совершенно невозможно будет иметь дело, — хмыкнула мама.
— Знаешь что? — сказал мистер Велш. — Сдается мне, что у нее хорошо получится.
Они пошли к входной двери, и Гарриет шумно выдохнула. «Меня чуть не разорвало», — подумала она. Она вскочила на ноги и побежала в класс. Когда она вошла, там царила полная неразбериха, поскольку мисс Элсон еще не было. Все бросались в друг друга чем ни попадя, включая жевательную резинку, а за учительским столом сидела Мэрион Хоторн, надрываясь из последних сил в попытке навести порядок. Никто не обращал на нее ни малейшего внимания. В классе царил такой хаос, что Гарриет удалось проскользнуть внутрь и сесть за парту незамеченной. Дома она обдумывала, как она торжественно войдет, может быть, в какой-нибудь смешной шляпе, но на пороге класса ее охватил ужас, и она обрадовалась, что ничего такого не сделала. Она тихо сидела и смотрела, как все остальные орут и носятся как сумасшедшие. Она записала в блокнот:
Я НАПИШУ ОБ ЭТИХ ЛЮДЯХ РАССКАЗ. ОНИ ПРОСТО ЛЕТУЧИЕ МЫШИ КАКИЕ-ТО. У ПОЛОВИНЫ ИЗ НИХ ДАЖЕ НЕТ СВОЕЙ ПРОФЕССИИ.
Вошла мисс Элсон, и мгновенно воцарилось молчание. Все бросились к партам. Спорти чуть в обморок не упал, когда заметил Гарриет, а Джени улыбнулась ей зловещей улыбкой. Больше никто ее не заметил. Мисс Элсон встала.
— Ну, я рада снова видеть тебя с нами, Гарриет, — она ласково улыбнулась девочке, и десять шей повернулись по направлению к ней, словно ключи в замке. Гарриет попыталась улыбнуться мисс Элсон и одновременно свирепо взглянуть на всех остальных, но это, понятно, у нее не получилось, и она застыла с совершенно дурацким выражением лица.
— Я особенно рада, — продолжала мисс Элсон, — поскольку мне предстоит сделать объявление об изменении школьных правил.
«Что это все значит, — подумала Гарриет, — какое это имеет отношение ко мне?»
— Вы знаете, что избранный вами староста класса автоматически становился редактором страницы шестого класса в школьной газете. Однако мы подумали, что это слишком большая нагрузка для одного человека…
Мэрион шумно выдохнула.
— … и поэтому было решено, что в дальнейшем учитель будет выбирать редактора. Мы считаем, что выбирать надо, основываясь на способностях. Просмотрев сочинения, которые вы пишете в классе, мисс Уайт и я решили, что некоторые из вас способны хорошо писать, и все они должны по очереди быть редакторами. Мы сделали свой выбор, и редактором на ближайшее полугодие, — она улыбнулась после значительной паузы — будет Гарриет М. Велш.
Слышно было как муха пролетит. Гарриет, не веря своим ушам, глядела на мисс Элсон. Все остальные тоже смотрели на мисс Элсон. Никто не обернулся к Гарриет.
— Гарриет выбрана, — продолжала учительница, — на первую половину года, а Эллин — на вторую. Это значит, что Гарриет будет писать для газеты в этом семестре, а Эллин в следующем. У других появится такая возможность в следующем году.
Эллин просто побагровела от смущения и чуть что не потеряла сознание. Гарриет огляделась вокруг. Теперь все смотрели на нее или на Эллин, отчего та еще сильнее засмущалась. В классе царило всеобщее беспокойство. Мисс Элсон, не обращая на это внимания, достала учебник и сказала:
— А сегодня, дети, мы займемся…
— Мисс Элсон, — вскочила Мэрион, — я хочу заявить протест от имени группы, где я президент и где по общему соглашению было решено, что это несправедливо по отношению к классу, большинство какого принадлежит…
— Которого, Мэрион, — поправила мисс Элсон.
— …к клубу, в КОТОРОМ я — президент. Вследствие этого…
— Достаточно, Мэрион, садись. Думаю, совершенно ясно, что ты имеешь в виду. Мне бы только хотелось знать, когда ты собрала мнение своей группы. Я не заметила, чтобы ты кого-то спрашивала, пока я делала объявление.