Первый допрос Яна Кельнера продолжался трое суток — днем и ночью — с 17 по 19 декабря. 21 апреля задержанного отправили в Киев, заключили во внутреннюю тюрьму НКВД, и там он был допрошен еще 13 раз. Сначала следствие обвиняло его в нелегальном переходе границы и сокрытии при аресте истинных биографических данных; затем прибавилось обвинение «в активной контрреволюционной деятельности»: за публикацию ряда антимарксистских статей в журналах на Западе с критикой «безбожников России». Причем об этом рассказал сам священник, объяснив, почему при аресте он назвал себя Бринско, девичьей фамилией матери, так как все его статьи были подписаны фамилией Кельнер, — как будто обвиняемый старался как можно больше усугубить свою вину.
Показания Яна Кельнера о содержании его статей дают представление о сути разногласий с дознавателями на допросах: «Статьи, которые я писал, не являлись антисоветскими; они были направлены главным образом против марксистской теории, с которой я не соглашался и освещал ее в свете католического мировоззрения. Я считал и считаю, что не все зависит от одних только материально-экономических условий, что их недостаточно для морального усовершенствования человечества, а необходимо еще призвать на помощь религию». Но он категорически отрицал обвинение в призыве «к крестовому походу в военном отношении против СССР». И пытался терпеливо объяснить, что знаменитый призыв Папы Римского — это «призыв верующих католиков к крестному походу не в военном смысле, а в смысле религиозном», а именно в молитвенном.
Священник Ян Кельнер о своей будущей работе в Советском Союзе на допросе подтвердил откровенно: «Главная цель моего перехода в СССР — это католическая религиозная работа, направленная на объединение православных христиан с Католической Церковью. Наряду с этим я хотел также среди неверующих, особенно среди молодежи, пропагандировать католическую религию. Весьма важным мотивом моего перехода было мое искреннее желание познать тот новый общественно-экономический строй, который имеет место в СССР». И первое, что удалось ему познать при личном контакте с советскими людьми, — изощренное предательство.
Следствие особо интересовали имена его знакомых в Риме, выпускников Коллегиума «Руссикум»; и после «активных ночных дознаний» Ян Кельнер вынужден был назвать, правда, лишь тех, кто был оставлен служить в Риме либо был направлен Ватиканом на служение в западные страны. Например, были названы священники: Теодор Ромжа и Иосиф Боровский в Ужгороде; Павел Гречишкин в Вене; Александр Кулик в Париже; Николай Братко в Лионе; Павел Портнягин в Харбине. И среди названных нет тех выпускников «Руссикума», кто, как и он, в конце 1930-х годов готовился к миссионерству в Советском Союзе: ни Ежи Москва, ни Вальтер Чишек, ни Виктор Новиков, ни Пьетро Леони — им названы не были.
7 июня 1941 года срок содержания под стражей Яна Кельнера был в очередной, четвертый раз продлен, но через две недели началась война, и стало уже не до следствия. 23 июня 1941 года из Москвы в Киевское управление НКВД, как и в другие областные управления, Меркуловым была направлена срочная шифротелеграмма: «Рассмотрите дела на всех имеющихся у Вас арестованных органами НКВД и составьте списки из тех, которых Вы считаете целесообразным расстрелять».
Очевидно, именно этот документ ускорил развязку по следственному делу Яна Кельнера: его не стали, как предполагалось ранее, отправлять для дальнейшего следствия в Москву. 7 июля 1941 года Ян Кельнер был приговорен[12] к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян в Киевской внутренней тюрьме.
29 января 1941 года Славским пограничным отрядом в Дрогобычской области был задержан при попытке нелегального перехода границы католический священник-миссионер Георгий Москва[13] с фальшивым паспортом на имя Юрия Иосифовича Домбровского[14]. На первых же допросах арестованный решил утаить свой священнический сан, сообщив, что был завербован и заброшен в Советский Союз спецслужбами Венгрии[15].
Священник-нелегал Георгий Москва прекрасно понимал, что признание в шпионской деятельности более опасно для него, чем сообщение о будущей священнической работе, усугубляет его положение и грозит расстрелом. Очевидно, выпускник Коллегиума «Руссикум» был готов пострадать за любую «вину», но главное — не дать следствию ни малейшего шанса при оформлении материалов дела для компрометирующего обвинения Ватикана в тайной деятельности против Советского Союза. И в течение нескольких месяцев изнурительных ночных допросов он твердо стоял на этой версии, повторяя и подробно дополняя ее.
Но на одном из допросов следователь вдруг назвал его настоящие фамилию и имя, заявил, что он выпускник «Руссикума», и назвал его знакомых. До сих пор неизвестно, кто же помог следствию открыть его настоящую фамилию и его священнический сан. И Георгий Москва вынужден был признаться, что он священник, и далее давать подробные показания о себе, подтвердив, что он после окончания «Руссикума» сначала «преподавал в католическом Новициате в Альбертине». После раздела Польши между Германией и Советским Союзом выехал во Львов, встретился с митрополитом Андреем Шептицким и по его предложению «решил по подложным документам нелегально перебраться в Россию».
Но позднее якобы передумал и решил вернуться в Рим. 15 августа 1940 года при переходе границы СССР он был задержан венгерскими пограничниками, отправлен в Будапешт и заключен в тюрьму. Через тюремного католического священника ему удалось сообщить о своем аресте в монастырь иезуитов, через два месяца благодаря их помощи он был освобожден и переправлен в Рим. Священник Георгий Москва подготовил для Ватикана подробный отчет о положении Католической Церкви в России на основании сведений, переданных ему митрополитом Андреем Шептицким[16], он-то и благословил отца Георгия на возвращение в Рим.
После передачи отчета и последующей встречи отца Георгия с Папой Римским и руководителями Коллегиума «Руссикум» он получил благословение на продолжение своей миссионерской деятельности в России, выехал в Венгрию, но при обратном переходе границы был задержан уже советскими пограничниками. Конечно, такие «странные» переходы границы СССР туда и обратно не давали Георгию Москве никаких шансов убедить следствие в том, что основной целью его возвращения было ведение миссионерской работы среди католиков. Но он продолжал утверждать на допросах, что именно для этого он обучался в «Руссикуме», что мечтал послужить для католиков России, и если надо, то и «пострадать за Христа».
Для советской власти он был «агентом Ватикана», посланным для шпионской работы. Причем, оснований для такого обвинения было предостаточно: нелегальные переходы границы, поддельный паспорт, передача Ватикану «провокационных сведений о положении Католической Церкви в СССР». Естественно, главный вопрос следствия, ответ на который из Георгия Москвы буквально выбивали на ночных и дневных допросах, — это имена выпускников Коллегиума «Руссикум», отправленных Ватиканом в Советский Союз. Но этих показаний от отца Георгия добиться не удалось, хотя имена оставленных на служение на Западе выпускников «Руссикума» он повторял неоднократно на подобных допросах.
В дальнейшем предполагалось отправить его для следствия в Москву, но началась война и его судьба была решена на основании все той же секретной шифротелеграммы Меркулова. 7 июля 1941 года Георгий Москва был приговорен[17] к высшей мере наказания и в тот же день расстрелян в Киевской внутренней тюрьме.
23 июня, на второй день войны, в городе Чусовая на Урале были арестованы католические священники-миссионеры, выпускники Коллегиума «Руссикум» Вальтер Чишек и Виктор Новиков[18]. Осенью 1940 года с партией завербованных рабочих они прибыли сюда из Львова по поддельным паспортам, выданным на Владимира Мартыновича Липинского и Виктора Павловича Маковского. Задолго до ареста о них стало известно местным органам НКВД, но их пока не трогали, чтобы выявить их контакты и связи в Чусовой и других городах. Позднее, после освобождения из лагеря и выезда за границу, Вальтер Чишек вспоминал, что «под утро, в три часа утра, тайная милиция окружила барак», что на первом же допросе следователь заявил ему: «Вы не Липинский, не русский и не поляк. Вы — Чишек, ксендз-иезуит и немецкий шпион». Далее он писал, что был просто оглушен и понял, что «мы, несомненно, были под постоянным наблюдением до самого ареста»[19].