Как следовало ожидать, Кащей появился почти тут же, словно ждал. Колька снизошел до разговора первым – он вообще слегка подзабыл, что перед ним крупномасштабный злодей и даже позволял себе иронизировать:
– А-а, здравствуйте, здравствуйте, доброе утро! Собираетесь снова меня отговаривать? Не поздновато ли? Шестой день едва глазки продрал, а три вещи из пяти уже у меня…
– Николай, – суховато прервал мальчишку злодей, – ведите себя повежливей, я все-таки старше вас.
– Извините, – раскланялся Колька, вспомнив, как это делали рыцари в средневековой Шотландии. – Но уж тогда отыскали бы себе Бабу-Ягу, что ли! Нет вас кинуло на подростков женского пола! Что, молчите?! Вот идите к себе в замок и ждите. Я скоро буду.
– Николай, – спокойно ответил Кащей, – смею напомнить, что ваш поиск еще далеко не закончен. Да и когда – если – вы его закончите, это вовсе не будет означать вашей победы. Скорее наоборот – меня перестанут связывать обычаи, и вам придется иметь дело со мной лично. Уверяю вас, это весьма неприятно… – Кащей начал было таять, но словно передумал, сгустился вновь и добавил: – И еще, Николай. Неужели вы думаете, что станете ПЕРВЫМ, кому удастся собрать ВСЕ вещи? Отнюдь… Были и до вас. Но я – вот он. А они – в моем саду… Так я позже к вам зайду, а вы все-таки подумайте.
Колька не нашел ничего лучше, как уже закричать в пустоту "сам дурак!" и усесться со спущенными штанами – обследовать рану, которая снова дала о себе знать. Колька послюнил палец и, морщась, стер подсохшую кровь. Порез снова закровенил, и Колька с остервенением прилепил к нему сорванный тут же лист подорожника, после чего осторожно натянул джинсы и улегся на траву – подумать.
Думать мешал голод. При таком активном образе жизни есть надо много и сытно. А он в последний раз жевал полсуток назад – мелочь разную. А плотно ел вовсе в Шотландии. Но размышления о происходящем с ним все-таки отвлекло мальчишку от мыслей о еде.
Пока что ему везет. То ли "по жизни", то ли по какому-то волшебному закону, да это и не важно. Зато здорово интересно. Страшно, опасно и… интересно, с удивлением осмыслил это до конца Колька. Правда интересно! Ощущаешь, что делаешь какие-то важные дела, а не просто ходулями по существованию перепрыгиваешь. Во-первых, конечная цель – помочь красивой девчонке. Благородная цель, настоящая рыцарская. Да и потом – скольким он уже помог! Алесю и партизанам. Алесдейру. Антонину, и даже целому городу! Вот интересно: а в этом времени, что получится сделать?
Наверное, вдруг подумал Колька, закидывая руки под голову, так было с настоящими странствующими рыцарями. Они отправлялись в поход ради дамы, совершали подвиги, убивали людоедов, великанов, брали крепости, ехали по пескам и лесам, страдали от голода и жажды – и постепенно забывали, что, собственно, делают в своем походе? Дама превращалась в символ, а целью становилось само путешествие, приключения и подвиги. Потом рыцарь возвращался – и вдруг понимал, что вырос в походах и перерос свою даму, не вылезавшую из замка…
– Расхвастался, – вслух сказал Колька. И сел. Не потому что устал лежать.
Просто услышал выстрелы. Один. Другой. Третий.
Колька, сидя на корточках, озирался, как волк – поворачиваясь всем телом и напрягшись для драки или бегства. Кругом было пусто, только ветерок раскачивал кроны деревьев, названий которых мальчишка не знал. Он уже было успокоился, когда услышал под ряд еще два выстрела – откуда-то снизу, из-за деревьев.
Распластавшись на животе, Колька пополз вниз по склону, прячась за кусты и высокую траву. Оказалось, что растительность скрывает обрыв – невысокий, но крутой – за которым лежала песчаная коса, а уж море – дальше.
Не песке вертелись на тонконогих конях несколько ярко, резко-кричаще одетых всадников в расшитых злотом куртках и белых чалмах, вооруженные длинными ружьями и саблями. Еще двое на песке лежали неподвижно. Как раз когда Колька выглянул, один из всадников приложился и выстрелил куда-то левее места, где прятался мальчишка.
Всадники что-то кричали, но ветер дул от берега, разобрать было невозможно. Потом они подобрали на седла коней их убитых хозяев и рысью поскакали по пляжу прочь, быстро скрывшись за скалами.
– Так, – пробормотал Колька, откатываясь в сторону и плавно отпуская ветви кустов, – опять ты в армии… стальные птицы над головой и какие-то турки под самым носом… А в кого они стреляли? Определенно – в хорошего парня…
Он поднялся на ноги и, стараясь шуметь минимально, двинулся берегом в ту сторону, куда стрелял всадник.
Почти сразу дорогу пересекла узкая лощина с обрывистыми краями – достаточно широкая, чтобы перепрыгнуть и достаточно длинная, чтобы и не пытаться ее обойти. Пыхтя от жары, Колька полез вниз и уже карабкался на противоположный склон, когда в лоб ему попал небольшой камешек, брошенный сверху. Тихо ойкнув, мальчишка вскинул голову и увидел направленный прямо в переносицу ствол старинного ружья. Ствол выглядывал из кустов. Кто держит его в руках – разглядеть не представлялось возможным.
– Стой, предупредил из кустов приглушенный, но явно мальчишеский голос.
– Стою, – так же шепотом отозвался Колька, примериваясь, нельзя ли вырвать этот самопал. Нет, не получится, далековато.
– Турок? – спросили сверху.
– Не, – отперся Колька.
– Христианин? – продолжался допрос.
– Угу, – кивнул Колька.
– Православный или католик? – допытывался невидимка, держа руку на прицеле.
Вместо ответа Колька перекрестился, от души надеясь, что тут не получится повторения белорусской истории.
– Зовут как? – уже не так напряженно спросили сверху.
– Колька… Николай.
Ствол ружья дрогнул, а из кустов – значительно правее – соскочил на дно лощины тот, кто допрашивал Кольку. Соскочил и ловко поймал начавший тот, кто допрашивал Кольку. Соскочил и ловко поймал начавший падать "ствол" – оказалось, он не лежал за ним, а держал за привязанную к прикладу веревку, сам устроившись в стороне.
– А меня – Мирко, Мирослав.
Колька с интересом рассматривал своего ровесника. У Мирослава было дочерна загорелое лицо, на котором синие глаза казались совсем прозрачными. Черные волосы – убраны под круглую шапочку с вышивкой. Поверх белой свободной рубашки был надет синий жилет, узкий, перепоясанный широким красным поясом, за которым торчали два пистолета и прямой кинжал до колен, ниже начинались то ли сапоги, то ли чулки, туго перетянутые ремнями.
Мирослав тоже рассматривал Кольку, опираясь на ружье. Потом сказал немного недоверчиво:
– Ты не наш… Ты серб? Нет, не похож… и на грека не похож.
– Я русский, – сказал Колька и наугад добавил: – Я…я убежал. С корабля.
– С каторги!?[16] – глаза Мирослава уважительно округлились. – Ты русс?! Ого! – и он сдвинул шапочку на затылок.
– А где я? – осмелился спросить Колька. Мирослав выпрямился и гордо повел вокруг рукой:
– Это Черногория! Не надо бояться, русский брат. Тебя никто не выдаст турецким псам. Это – земля вольная.
Жареные куропатки и черствый хлеб показались Кольке поразительно вкусными. Мирослав съел меньше гостя, и когда Колька заметил это и смутился, черногорский мальчишка махнул рукой:
– Э, оставь… Я благодарю тебя за то, что ты разделил со мной пищу, это честь для меня. Мы все ждем руссов. С тех пор, как ваш царь Петро прислал деньги и оружие – ждем. Жаль, что его побили турки[17] мы были готовы ударить навстречу на этих кровожадных собак… Видно, не судьба, ну да еще будет наш час! – и Мирослав погрозил куда-то кулаком.
– А ты что, охотишься в этих местах? – полюбопытствовал Колька, стаскивая пропотевшую рубашку и с наслаждением поводя плечами – на них падала тень от куста, у которого они сидели.
– Охочусь, – подтвердил Мирослав. И криво улыбнулся. вот и сегодня двух зверей завалил. Да ты видел, небось…