— Иди, поищи зажигалку, — послал помощника Далгат Аристотелевич.
Джамбек ушел и вскоре вернулся с зажигалкой в руке. Долларов больше не нашел, что его заметно расстроило. Первая пачка была толстой. Если не фальшивки, там хватило бы на новую машину. Но аппетит всегда приходит во время еды, и ему захотелось еще одну такую же пачку. Даже обида взяла, что никто ее не оставил.
Джамбек вытащил из своего кармана сухую бересту, и теперь костер разгорелся довольно быстро. Гаримханов протянул к огню руки.
— Я отдохну, Джамбек. А ты сходи, посмотри на вход. Нас в самом деле полностью завалило? А то, может быть, стоит ждать гостей? Или самим выбираться на ту сторону…
Выбираться на ту сторону — это значило идти к выходу в соседнее ущелье через весь хребет. Выход туда существовал. Его нашли давно, но не пользовались им потому, что из соседнего ущелья невозможно было напрямую выйти туда, куда джамаат чаще всего и выходил, отправляясь на очередную операцию.
— Я возьму фонарик? — спросил разрешения Абалиев.
— А мне он зачем? Здесь костер есть. Бери. Он все равно твой.
— Если выход завален, что мне делать?
— Попробуй прокопать.
— Пуля сквозь снег пройдет?
— Не знаю. Все зависит от толщины снега. Но лучше не стрелять. Спецназ может услышать.
— Они не найдут расщелину. И не поймут, откуда стреляют. Здесь много трещин, и звук будет выходить наружу везде, со всех сторон. Пусть испугаются, что окружены. Скоро уже ночь, а нам ночью выйти надо.
— На ту сторону выйдем. В соседнее ущелье.
— Вы ходили туда раньше, эмир?
— Нет. Но людей, помню, посылал.
— Я был с теми, кого вы посылали. Выход нормальный. Вернее, за выходом — все нормально, там можно пройти. Но чтобы до самого выхода добраться, нужно альпинистом быть. Мы там друг друга подсаживали, потом на веревке вытаскивали. И так по метру пробирались. Нам двоим не пройти. Один бы я прошел, а двоим там нет хода. Вы болеете, эмир. Надо здесь выходить.
— Что-то я не помню разговора о невозможности там выхода. Говорили, что существует путь, и все. Что-то ты, Джамбек, не договариваешь. А-а?.. Говори откровенно, почему не хочешь на ту сторону? Там кто-то есть?
Абалиев долго молчал. Потом, наконец, неуверенно заговорил:
— Эмир, есть слухи…
— Какие слухи?
— Там строят большую базу. Сильный отряд. Больше шестидесяти человек.
— Почему мне не докладывали?
— Вчера вечером вести принесли. Вы плохо себя чувствовали, и вас не хотели беспокоить. Доложили Вахе, а Ваха не велел вам пока говорить, хотел предварительно сам все выяснить.
— Что за отряд? Почему он может быть нам опасен?
— Потому что там не любят таких, как мы. Мы за себя деремся, а они — за веру. Это салафиты[2], они готовы уничтожать всех, кто не с ними. Из-за этого и упустили победу в Сирии, начали драться между собой.
— Откуда они такие взялись? Кто у них эмир?
— Я не знаю имени эмира. Говорят, какой-то саудовец, чуть ли не шейх. А сам отряд пришел сюда из Сирии. Это из тех, которых «Аль-Каида» выводит сейчас из Сирии в Россию, в Киргизию, в Казахстан, в Афганистан. Сейчас много новых отрядов прибывает, а ждут еще больше. И потому, я думаю, нам лучше ночью выйти на свою сторону. После того письма в «Аль-Каиду»… Они могут знать о нем. Вы же не самый последний человек на Кавказе…
Джамбек осторожно льстил, словно пытался такими словами уговорить Далгата Аристотелевича. Но в этих словах присутствовала и доля правды, даже весьма значительная доля.
Гаримханов закрыл глаза и поморщился. Ему, в его нынешнем состоянии, в самом деле было трудно принимать конкретное решение. В дополнение ко всему, все окружающее раздражало, даже верный помощник Джамбек Абалиев. И напоминанием о том письме, об ошибке эмира, чуть не обозлило и даже физическую боль доставило. Но, когда человек так сильно болеет, любая болезненная мысль сразу переходит в категорию физической боли. Это давно проверено.
Будучи не в состоянии как следует вникнуть в суть происходящего рядом, эмир просто отмахнулся:
— Не знаю. Думай сам, что предпринять, на то у тебя голова на плечах есть. Я полностью на тебя полагаюсь. — На него снова накатила изнуряющая боль, ему даже разговаривать было трудно, и он с трудом сдерживался, чтобы не сказать что-то резкое. Джамбек, конечно, не заслужил резких слов, он — верный. Но сейчас хотелось, чтобы он скрылся с глаз. Боль была изнуряющей, и не было рядом Герихана Довтмирзаева, пожилого пулеметчика, который только одним своим присутствием снимал приступ…