Дюваля охватил жар, когда он вспомнил, как в первый раз поцеловал Анни. Им хватило нескольких минут, чтобы преодолеть обычную в таких ситуациях неловкость. Их потянуло друг к другу с бешеной силой, и два последующих дня они не выпускали друг друга из объятий. Вспомнив об Анни, Дюваль вновь ощутил прилив чувств. С тех пор они виделись, когда им позволяло время. В основном комиссар приезжал к ней, в горы, где она жила с недавних пор. Ему было так хорошо с Анни. У них были схожие политические взгляды, и они могли часами говорить друг с другом, но еще больше им нравилось, взявшись за руки, бродить по огромной горной деревне, не произнося ни слова. Они поднимались на смотровую площадку и любовались сверху живописными видами Приморских Альп. Дюваль не мог вспомнить, чтобы кто-то когда-то был ему ближе, чем Анни. И он не сомневался, что вскоре познакомит ее со своими детьми. Они даже подумывали взять их в горы. Когда выпадет снег, можно будет покататься на лыжах, хотя лыжная станция в Вальберге официально открывалась только в декабре. В любом случае им не помешало бы провести вечер-другой в компании с Анни за поеданием сырного фондю. Об этом комиссар тоже подумывал, но Элен рассказывать не стал — не хотел причинять боль. Но бывшая жена, кажется, почувствовала, что мыслями он с другой.
— Зато я знаю тебя, — сказала она. В ее голосе прозвучала горечь.
— Слушай, Элен, ты действуешь мне на нервы. Сколько можно повторять одно и то же? Перестань указывать, что мне делать. Я делаю, что хочу, и если я захочу познакомить детей с Анни, я это сделаю. При условии, что и они будут не против. Это мое дело.
— Да, они проживут у тебя неделю, ты их испортишь, а мне потом каждый день иметь дело с их капризами и кошмарами.
— Позволь тебе напомнить, что это ты захотела развода. Я бы не ушел. И теперь мы должны как-то разобраться с этим. Точка.
— Я пытаюсь, но у нас должны быть правила, которых следует придерживаться, и я не хочу, чтобы ты знакомил детей со своими подстилками!
— Arrete ип реи![28] — повысил голос Дюваль. — Ты ревнуешь, что ли? Анни не подстилка, она порядочная женщина, у нее есть профессия, и она много для меня значит, если хочешь знать.
— С каких это пор ты защищаешь журналистов? Давно они перестали быть для тебя клиническими идиотами? — возразила Элен.
— Arrete, ты несешь какую-то пургу. У тебя приступ ревности, и у меня нет никакого желания с тобой спорить, пока ты в таком настроении.
— Ладно, давай закончим разговор, но только я не отправлю тебе детей, чтобы ты их окончательно сбил с толку!
Ему пришлось собрать все свое терпение, чтобы не заорать.
— Если ты так поступишь, Элен, этим ты их точно собьешь с толку. И мне кажется, что ты сама сейчас сбита с толку, раз городишь такую чушь, — Чон вздохнул и добавил, как ему показалось, примирительным тоном: — Давай созвонимся завтра и поговорим, ладно?
Но Элен не желала идти на мировую.
— Ничего я не сбита с толку, кем ты себя возомнил?
— Хватит, Элен, я кладу трубку, до завтра.
Он сбросил вызов. Если Элен завелась, ее уже ничто не остановит. Неужели так трудно включать мозг, когда Разговариваешь? Ну, по крайней мере она не перезвонила.
«Дзынь», — пропел телефон.
Дюваль вздохнул. Не перезвонила, зато прислала эсэмэс. Он без особого желания посмотрел на дисплей. Это была Анни.
— Ну и ну, — покачал он головой. Она будто что-то почувствовала.
«Привет, мой любимый комиссар, у тебя все хорошо? Я много думала о следующей неделе и в принципе готова принять тебя с двумя великовозрастными монстрами, однако… Позвони мне, если ты в порядке! Целую тебя много, много раз от гор до моря».
Он наморщил лоб. И Анни туда же… Что вообще происходит? Дюваль набрал ее номер. Анни ответила после первого же гудка.
— Salut, Леон. Как хорошо, что ты позвонил.
Ее голос был бархатистым и теплым. Дюваль тонул в нем с головой.
— Привет, Анни, твое эсэмэс пришло как нельзя более вовремя. Как ты?
— Хорошо, я в порядке. Чувствую себя маленькой девочкой на Рождество. Тут повсюду снег.
Он засмеялся.
— Это здорово, может быть, на следующей неделе мы могли бы уже покататься на санках.