То же самое делается, если с перевала откроется вид на белок или высокую гору; иногда путник, если знает, что с дороги он не увидит уважаемой горы, сворачивает с пути, поднимается на одну из ближайших к дороге возвышенностей и там совершает поклонение горе, распростираясь на земле. Иногда в таких пунктах устраивается небольшое курение: наламывают можжевельника и сжигают на камне, что называется сан, или хан. Г. Черский передавал мне, что ему, во время его разъездов кругом Байкала, не раз доводилось видеть, как бурят, выехав на перевал, приветствует хата новой долины; обычая снимать шапки и кланяться у бурятов нет; поэтому бурят оттягивает только голову вперед по направлению к новой долине, трясет головой и улыбается, делая вид, как будто видит какое-то лицо, с которым свидание доставляет ему удовольствие.
Хотя этим духам придаются фантастические плотские формы, – так, например, дюрбют представляет иногда своего сабдыка с птичьим клювом, но в то же время представления об ээзи, сабдыках и хатах сливаются с самой природой; хозяин горы или долины и есть сама гора или долина. Житель Северной Монголии одухотворяет части природы; каждая местность представляется для него живым телом. Замечательна в Монголии квалификация географических имен; здесь часто река на своем течении носит несколько имен, как будто цельность реки не ощущается; напротив, одно и то же имя часто дается и реке и горе, возле нее стоящей, и озеру, возле лежащему, и степи, которая кругом озера расстилается[35]. Так, например, белок Харкира носит одно имя с рекой, которая с него течет; а белок Тюргун дает начало двум Тюргунам, текущим в разные стороны.
Немного ниже Восточный Тюргун уже теряет это имя и получает другое – Шибир, а еще ниже та же река называется Кунделен. У нас река изменяет название только от присоединения новых притоков; в Монголии же на изменение названия реки влияет характер местности. Так, река Хоебин или Куиртыс получает новое имя Чебеты только потому, что горный характер окружающей страны уступил степному; река Шишкиш превращается в Кысыл только потому, что долина, прежде довольно просторная, превращается в тесные и непроходимые щеки. Монгол и урянхаец видят в урочище цельное и нераздельное тело: горы, скалы, вода, лес, степь этого урочища – как будто его неотделимые члены. Такое урочище живет самостоятельною жизнью; у него есть душа. Так как урочища сливаются в целые страны, то рядом с представлением о духах мелких урочищ в народном воображении создаются духи, соответствующие этим обширным представлениям.
Являются сабдыки целых хошунов, или сабдыки горных хребтов. Так, есть сабдык Алтая, Хангая и Хан-хухея. Эти великие сабдыки у монголов уже получают титул ханов, то есть царей; сабдык Алтая называется Хан-алтаем, сабдык Хангая – Хан-хангаем[36]. Есть поговорка у дюрбютов: у алтайского сабдыка длань открыта, у Хадгая сжата. Наконец, представление об окружающем нас мире расширяется до представления обо всей земле, о целой природе; в мире духов этому представлению соответствует у Сальджак-Урянхайцев Оран Телегей, у Дархатов – Орун Дэльхы.
У Аларских бурят местные духи называются убугун «старики», с приложением названия местности; в Аларском ведомстве насчитывается три таких убугуна, а именно:
1) Около Нилгинского улуса указывают сосну, на которой будто бы еще недавно висел железный венец и другие железные вещи шамана; тут, говорит предание, был назад тому сто лет похоронен убусинский[37] шаман Улал-зары; эта местность называется Халтын-ундур. Халтынского убугуна почитает только Нильгинский улус, и он один приносит ему жертвы.
2) Иматинский улус имеет своего убугуна, который назывался Хохор-богдон; его доспехи также были вывешены на возвышенном месте, которое называется Иматэн-ундюр.
35
Алтайское су-ээзи, хозяин реки, я думаю, также следует скорее понимать в смысле духа пади, долины, а не исключительно водяной струи.
36
В имени хребта Хан-хухей этот эпитет сабдыка остался при названии хребта, и без него хребет не называется. У бурят слово
37