Архимандрит, обнаружив такое удивительное состояние в церковном благоустройстве, не испрашивал в виду этого новых попечительных мероприятий, которые, может быть, теперь были бы уместны, а только представил вопрос: «с вышеозначенных разночинцов скудных и бедных рублевый ли штраф или за скудость по усмотрению и обыску умалять – поселенский ли или противо купечества штраф имать?» Далее он спрашивал: «как поступать с теми, которые в податных книгах написаны неисповедавшимися, а после той переписи и подания книг померли?» Или – «с теми, кои временно проживали в домах на квартире или в работниках и при переписке записаны в этих домах, а когда наступило время взыскания с них штрафа, они в тех домах уже не оказались». Архимандрит Антоний спрашивал у св. синода разрешения, с кого в таковых случаях взыскивать штраф: «с хозяев ли тех домов, или велеть им тех людей отыскивать».
Таких осмотрительных и осторожных людей, как глава московского приказа церковных дел, архимандрит Антоний, оказалось довольно много. В виду «страхования» и «пригроз», последовавших из Синода, исполнительные лица духовного ведомства старались действовать как можно осмотрительнее и, не принимая на себя ничего, чту им могло казаться хотя мало-мальски сомнительным, с разных сторон слали в Синод свои многочисленные вопросы и «ожидали на них в разъяснение указов».
В Синоде скоро образовалось огромное скопление бумаг этого рода, из которых каждая требовала «наставлений, указаний и точных и явных определений», Синод был обременен этими бумагами и по многим из них сносился с сенатом, а сенат требовал сведений от губернаторов, – синод делал замечания архиереям, а архиереи своим подначальным администраторам, и все это при медлительности тогдашних сношений и при умышленном «препирательстве» и «отписках» со стороны представителей разных ведомств страшно увеличивало громадность дел, заведенных о «небытии», из которого в результате не выходило ничего!
Но здесь, в Европейской России, с розысками «небытейщиков» все-таки не встречалось таких достойных памяти затруднений, какие обнаружились в Сибири, где расстояния огромны, полукочевое народонаселение редко и дико, а духовенство было в тогдашнее время совершенно необразованно и имело за себя таких «крепких» представителей, как Арсений Мациевич, Павел Конюшкевич и другие, любившие постоять за свою власть. Тут нашлись настоящие борцы для борьбы с «светскими властителями», и рачения их достойны долгой памяти в истории нашего духовного просвещения.
VI
В Сибирь вопрос о сыске людей, не бывающих у исповеди, пришел не сразу, но зато здесь он получил серьезную постановку. Первые «строжайшие указы» о сыске виновных в небытии и о взыскании с них штрафа пришли при митрополите сибирском Филофее Лещинском, который был настроения аскетического и шумных дел мирского характера не любил,[5] и потому, несмотря на всю строгость указов, повелевавших немедленно начать бесконечное дело «о небытии», он не обратил на эти указы никакого внимания. Или он был добр и не хотел теснить людей и, хорошо зная условия жизни сибирских дикарей и полудикарей, он понимал, что там требуемое дело сделать нельзя, а что от возни с ним придет только порча на тех, кто начнет с ним справляться. Дело тронулось только после того, как Филофей отошел, в 1721 году, на покой и на место его был сделан сибирским митрополитом черниговский архиерей Антоний Стаховский. С этих пор дело «о небытейцах» получает движение и все возвышается строгая о нем требовательность, а с тем вместе разыгрывается и полнейшая невозможность выполнить над небытейщиками все то, чту требовалось. Новый сибирский иерарх[6] распорядился, чтобы сибирские священники в конце церковных богослужений по воскресным и праздничным дням «читали бы все преждесостоявшиеся высочайшие указы о хождении к церквам и о бытии наипаче (курсив подлин.) у исповеди», но на этой почве дело не шло, и новый иерарх (третий после получения указов «о небытии»)[7] Варлаам Петров (друг губернатора), через пятнадцать лет повелел сибирскому духовенству смотреть на «взыскание штрафа за небытие» как на «самонужнейшее государственное дело».[8] И с этих пор в нисходящих и восходящих бумагах по духовному ведомству в Сибири начинают писать об «исповедной повинности» и об «исповедных недоимках».
Дело стало трактоваться не как религиозное, а как государственная повинность, которую духовенство должно собирать и доставлять казне, «А наипаче не запускать недоимок».
Интересы высшего и правящего духовенства в деле этом расходились с интересом приходского духовенства, которое представляло тут из себя инстанцию исполнительную, функции которой на местах «скитания небытейщиков» были, однако, очень затруднительны. Для архиереев и их консисторий было интересно, чтобы «оклады» за «небытие» достигали цифр как можно более значительных, а приходские иереи, которым надо было ездить да «съискивать», встречались с такими практическими трудностями, которые преодолевать было очень трудно, и поэтому священникам хотелось, чтобы «сыску» было как можно менее. Поэтому священники находили для себя удобнее и выгоднее не умножать числа «небытейцев», но чтобы это не сходило «небытейцам» с рук даром, – с их брали «поминки», которыми и откупались от требовательности консисторских приказных, и таким образом завели по Сибири в огромных размерах правильно организованное «попустительство».
Об этом узнали архиереи, и против попов призваны были действовать местные агенты духовной администрации и так называемые «закащики»,[9] «десятильники» и «члены духовных правлений», которые все должны были наблюдать, чтобы «сыск виновных в небытии производился неослабно, как самонужнейшее государственное дело», и чтобы приходское духовенство не мирволило небытейцам.
Но когда епископы пригрозили «закащикам» – эти последние напугались и в ограждение себя от ответственности стали уверять, что «самонужнейшего дела» в Сибири совсем невозможно исполнить, и на этот счет были представлены объяснения.
VII
Закащики объясняли, что многим крещеным людям в Сибири «невозможно отбыть исповедную повинность, потому что вблизи их жительства на весьма далекое расстояние нет вовсе церквей, а некоторые церкви хотя постройками и окончены, но еще не освящены и не снабжены утварью, а при других, находящихся в зело бедственном состоянии, издавна нет священников, а где есть и священники, то у тех в говейной поре не бывает ладану и вина, и совершать евхаристию ни на чем и невозможно». «А люди хотя и окрещены, но остались в первобытной дикости, и кочуют и скитаются в местах недоступных».[10]
Донесения «закащиков» были, конечно, не голословные, а подкреплялись точными указаниями, которых невозможно да и нет никакой нужды воспроизводить здесь во всей подробности, но для образца можно отметить, что в самой тобольской епархии, которою управлял еп. Варлаам (Петров), сделавший штраф за небытие «государственным делом», прихожане «целых многолюдных селений и деревень оставались без исповеди в течение 1758, 1759, 1760 и других годов единственно за неосвящением церквей». А сколь эти села и деревни были многолюдны – открывается из подробных росписей,[11] из коих видно, например, что в слободе Белоярской, в томском и барнаульском заказах не исповедывались 2 тыс. человек, в берском остроге – 3.155 человек, в селе Тальменском – 1.645 чел., в селе Легостаевском – 1.306 чел., в селе Чингисском – 1.300, в с. Кособоковском – 1.805, в с. Космалинском – 1.874, а всего в этой одной местности тобольской епархии 13.170 человек, и хотя все они «не отбыли исповедной повинности единственно за неосвящением церквей», и стало быть отнюдь не по уклончивости, а без всякой с их стороны вины, но тем не менее «все эти 13.170 человек подверглись штрафу за небытие».[12] И в таком положении были застигнуты жители многих местностей сибирского края, и везде с них точно так же взыскивали штрафы и повторяли эти взыскания во второй раз и в третий, и напрасно штрафуемые хотя «не видали своей вины», но «свыклись и обошлись с положением, приемля оное как бы за перевод натуральной повинности в денежную».
5
Сибирский митрополит Филофей Лещинский правил митрополиею будучи в схиме. Он был на митрополии с 1702 года, и в 1711 году принял в тюменском монастыре схиму с именем Феодора; но «по указу» в 1715 году опять был назначен к управлению кафедрою, и как раз попал под нетерпеливые настояния о взысканиях за «небытие». Отошел на покой в 1721 г. и почил 1727. (
6
Митрополит сибирский Антоний Стаховский с 1721 года. – † 7-го марта 1740 г. (из малороссиян). См. указ его от 29 апреля 1737 года. (
10
См. дела и духовные росписи за обозначенные годы, хранимые в архиве, помещающемся в колокольне томского Алексеевского монастыря. (