Унсет буквально потрясли кадры кинохроники — в новых выпусках на Бродвее показывали, какому опустошению подвергся ее любимый монастырь Монте-Кассино. Имея, так сказать, на руках список важнейших культурных ценностей Италии, она теперь наблюдала, как уничтожаются многие из них. «Известие о бомбардировках Рима вызвало у меня смешанное чувство, — писала она Хоуп Аллен, — то есть ужас и удовлетворение одновременно»[783]. Особенно жаль ей было скромную, но просторную монтекассинскую библиотеку, в которой она когда-то работала. У библиотеки был внутренний дворик, где двенадцатилетний Андерс играл в футбол с мальчишками из монастырской школы. Теперь, если верить кадрам кинохроники, от этого места остались только стены, все остальное было стерто с лица земли. У Монте-Кассино проходили некоторые из самых ожесточенных боев за всю итальянскую кампанию. Фашисты засели в близлежащих горах напротив Монте-Кайро. Возможно, местная церковь и не принадлежала к шедеврам архитектуры, однако в памяти Сигрид навсегда осталась живописная процессия обаятельных итальянских крестьян, направлявшихся туда на мессу в Страстную пятницу.
Приехав домой от Хоуп Аллен, у которой она провела заслуженный «длинный уикенд», Сигрид Унсет обнаружила конверт со знакомым почерком. Это было письмо от падчерицы Эббы. «Пишу Вам, чтобы сообщить — сегодня утром умер отец»[784]. Унсет знала, что Сварстад болен, но не догадывалась, насколько тяжело. Перед смертью у него отказала печень, последние дни он провел в церковной больнице «Диаконхьеммет».
Гуннхильд, младшая падчерица, вместе с дочерью Брит приехала на велосипеде из самого Рингерике и заночевала в комнате Унсет в «Доме Святой Катарины». Верная Эбба просидела у больничного ложа отца до самой его кончины. Теперь ей предстояло разбираться с наследством — мастерской.
Известие о смерти мужа оглушило ее, признавалась Сигрид Унсет Хоуп Аллен, к тому же она знала, как будет горевать Ханс. И в эти осенние дни 1943 года писательница укрылась в своем любимом убежище — гостинице «Брукбенд Инн» в Беркшире и снова взяла в руки блокнот. Так много мыслей нужно было привести в порядок. Смерть Сварстада лишний раз подтвердила, что ничто уже не будет как прежде. В письме домой писательница попыталась изложить свои мысли о будущем. Сама она успела привыкнуть к простому быту и маленьким комнатам, ей не хотелось возвращаться в Бьеркебек. Но как быть с Хансом, который привык к роскоши, к тому, что у него всегда водятся деньги? Мать знала, что и Сварстад по возможности посылал сыну переводы. Вдруг теперь Ханс начнет требовать от нее больше, чем она в состоянии ему дать? «Он явно не понимает, что моя жизнь круто переменилась, и в отношении доходов в том числе», — писала она Рагнхильд[785]. А судьба продолжала наносить Сигрид все новые и новые удары. Самолет Тико, старшего сына четы Му, подбили в небе над Берлином. До отъезда в Англию он нередко звонил писательнице, оживленно треща в трубку. Потом пришло письмо от Стины Поске с шокирующим известием: скончался Фредрик Поске. Ему исполнилось всего пятьдесят семь лет. Ушел из жизни старый друг, с которым Сигрид переписывалась более тридцати лет, верный соратник по борьбе с нацизмом. Возможно, именно из-за потерь ей снилось так много снов.