— Ты занят?
Думаете, я сразу на кухню побежал? За сливками? Нет, я сперва к папе. Кустур подождет, ничего. Не помрет же он с голоду, правда? А я знаете сколько ждал, пока папа на веранду выйдет? Иначе мне его не поймать, чтобы с глазу на глаз. Сплю я плохо, вот что. Пакость разная снится, и всё про меня. Ну да, боюсь. Беспокоюсь. Стыдно признаться, по три раза за ночь по нужде бегаю — вот как переживаю, словно маленький. Загрохочет где — бац, душа в пятки. Это, наверное, Мюльдюн вернулся, сейчас скажет: «Одевайся, пора…»
— Если ты занят, я…
Ну конечно, он не был занят. Когда Закон-Владыка бывал занят, это слышал весь дом. Я спрашивал так, для приличия. Отец пошевелился, плотнее укутал ноги дохой из темного, почти черного соболя. Доху подарила ему мама на день рождения. Отец всегда мерз, даже в лютую, по моему мнению, жару. Мерз он странно: снизу. Носил ровдужные[7] штаны на подкладке, набрюшник из седого бобра, кожаные ноговицы, поверх — суконные чулки, и все равно при первой же возможности мой любимый папа устраивал ногам парную.
Торс и плечи у отца были равнодушны к морозу и сырости. А шапку он снимал и клал рядом. Когда-то я пошутил на этот счет — не помню, как именно, но неудачно — получил от мамы такую таску, какой сроду не огребал, и завязал с шутками в папин адрес.
Протянув руку, отец взял чорон — его личный резной кубок для кумыса — не торопясь сделал пару глотков, вернул чорон на столик и благодушно ответил:
— Рад тебя видеть, Юрюн.
Меня он не видел, продолжая созерцать горы. Но я привык. Благодушие отца, его расслабленность, его лавка со спинкой в виде — да-да, вы поняли! — горного хребта, его чорон, его бурдюк с кумысом, который мама время от времени меняла на полный, его одежда — об ином отце я и не мечтал. Поведение, которое иные сочли бы равнодушием — меня все устраивало.
Сейчас, много лет спустя, я задумываюсь: почему? Как же так? Ведь была тысяча поводов обидеться насмерть. И отвечаю сам себе: любовь. Я любил отца такого, какой он есть, вот и вся разгадка.
— К тебе можно?
— Можно.
Я примостился на крохотной лавчонке, стоявшей невесть зачем под боком у отца. Долил из бурдюка в чорон — отцу нравилось, когда за ним ухаживают. Полюбовался пенной шапкой, вдохнул резкий запах кумыса. Нести новый бурдюк было рано.
— Я скоро поеду в Кузню. Да, папа?
— Скоро, — согласился отец.
— С Мюльдюном?
— С Мюльдюном.
— А скоро — это когда?
— Когда Мюльдюн соберется.
— А когда он соберется?
— Когда сочтет нужным.
— А когда он сочтет нужным?
— Когда соберется.
В речи отца не было и тени раздражения. Голос его, теплый и бархатистый, обволакивал меня, как одеяло. Хотелось спать. Я чуть-чуть разозлился на самого себя, и сон отбежал прочь.
— Может, завтра? Да, папа?
— Может, завтра.
— А может, послезавтра?
— Может, и так.
— А ты можешь призвать его в улус?
— Могу.
— А ты можешь велеть ему ехать завтра?
— Могу, но не стану этого делать.
— Почему?
— Потому что вы поедете, когда Мюльдюн соберется.
Разговор зашел в тупик. Обычное дело, если вы разговариваете с моим отцом. Ладно, зайдем с другого бока. Тем паче, другой бок интересовал меня гораздо больше сроков отъезда. Я просто бесился из-за него. Руки тряслись, честное слово.
— А мне в Кузне будут доспех подбирать?
— Не будут.
— Почему? Все говорят, что будут!
Я едва не расплакался. Сиэр-тойон не врал никому и никогда, а уж родному сыну и подавно…
— Не будут, а будет, — отец погрузил усы в кумысную пену. — Будет подбирать. Доспех тебе будет подбирать Кытай Бахсы, хозяин Кузни. В этом деле ему нет помощников.
— И оружие?
— И оружие.
Думаете, я успокоился? Я только подошел к главному.
— А это больно?
— Может, и больно.
— А может, и не больно?
— Может, и не больно.
— Так больно или не больно?!
— Как получится.
Думаю, теперь вы отлично знакомы с моим папой.
— Кустур сказал, что меня в шлем колотушкой забьют.
— Не забьют.
— Точно? Это хорошо.
— Ты сам подумай, — отец устроился поудобнее, хотя казалось, что удобней некуда. — Ты вон какой большой. Как тебя целиком в шлем забить? Ты же не гвоздь? Правильно говорить так: шлем колотушкой насадят на мою голову. Запомнил? Насадят на голову, а не забьют.