В этом походе нам был предписан «имперский сектор» для поиска кораблей противника, или «Хит парейд», как он был условно назван в инструкции для патрулирования подводных лодок. Это название попало к нам из популярной радиопередачи из далеких Штатов, в которой звучали самые популярные песни недели. Сектор охватывал акваторию к югу и востоку от Японских островов и был разделен на семь районов патрулирования, наш был обозначен под № 5. Его координаты – 33 градуса 10 минут северной широты; простирался он от берегов острова Хонсю. Западная граница проходила по мысу Сеономисаки на восточной оконечности пролива Кии, который соединяется с Внутренним морем. Восточная граница нашего района патрулирования ограничивалась 139 градусами 15 минутами восточной долгота. Таким образом, мы занимали самую лучшую позицию для атаки любых кораблей, выходящих из Токийского залива или заходящих туда.
Облокотившись на леера, я стоял на мостике и вел наблюдение за морем. Вахтенный офицер и три сигнальщика с биноклями из состава экипажа помогали мне. Мы все, и особенно я, были настроены воинственно, горели желанием успешно выполнить задачу и заслужить боевую награду за этот пятый поход. Я был беспредельно счастлив, что такой шанс выпал моему кораблю. Второй такой шанс редко выпадает подводникам. Третьего не существует вообще.
Носовая часть, подводной лодки «Арчер-Фиш», имевшая идеальную форму, красиво разрезала бегущие волны. Она шла быстро, словно бросала вызов стихии, пытавшейся уменьшить ее ход. К счастью, океану не (43) очень хотелось спорить с подводной лодкой, и это позволяло нам легко скользить по его поверхности навстречу кораблям противника. Подводная лодка «Арчер-Фиш» неслась вперед, разбрасывая носом мощные струи и водяную пыль, и оставляла за собой сверкающий пенистый след. Это было прекрасное в сумерках зрелище, но в то же время это был предательский для нас след, так как противник мог видеть его при свете луны.
А в машинном отделении четыре двигателя типа «Морзе», последнее достижение фирмы «Фаэр Бэнкс», работали на полную мощность, обеспечивая скорость до 15 узлов.
Шум машинного отделения проникал во все отсеки подводной лодки. Ровный, певучий гул машин наполнял сердца несущих вахту на мостике чувством благополучия и спокойной уверенности. Подводники верили, что, имея такие надежные двигатели, они смогут настичь любую цель на своем пути.
Пристально всматриваясь вперед, я поймал себя на том, что машинально снова перебираю старые черные четки в левом кармане своих серых помятых брюк. Я грустно улыбнулся, вспомнив, что эти четки подарила мне в детстве мать. Звали ее Минни Олсон. Она родилась в 1885 году и была четвертым ребенком в семье норвежских эмигрантов. Семья Олсонов имела свою ферму на 160 акрах земли, что неподалеку от Бертольда, в Северной Дакоте. Потом моя мать, еще молодая женщина, рядом с этим участком стала обрабатывать еще 160 акров… Я старался не думать о ней слишком много. Мне не хотелось вспоминать о ее смерти в августе, как раз в то время, когда я проходил службу в составе резервного экипажа подводной лодки, базировавшейся на острове Мидуэй. Я научился там обслуживать любую подводную лодку, которая ставилась после боевого похода на переоборудование или ремонт, в то время как ее штатные офицеры и матросы проводили время в оздоровительном центре.
Служба в резервном экипаже была ответственной, и я никогда не стыдился нести ее. Но я никогда и не испытывал чувства гордости за себя. Ведь это было совсем не то что командовать боевой подводной лодкой в походе.
Я заставил себя не думать об этом. Еще будет время для раздумий в тишине каюты. Еще будут минуты, (44) чтобы подумать и о моей жене Вирджинии, о маленьком сыне Джо. Я отложил эти мысли и переключился на раздумья о подводной лодке «Арчер-Фиш».
Ее экипаж был одним из лучших во всей «Тихой службе».
«Арчер-Фиш» – довольно странное название для американской подводной лодки. Я никогда не слышал, чтобы рыба-стрелец обитала когда-либо в американских водах. Но со временем я узнал, что эта маленькая рыбка, давшая имя моей подводной лодке, обитает в водах Восточной Индии. Струею воды, выбрасываемой на поверхность изо рта, она сбивает насекомое и заглатывает его…
С детства я имел понятие об астрологии. Я воспринял как благоприятный знак, что выход подводной лодки «Арчер-Фиш» ускорили на два дня, и он пришелся па число, когда Солнце в зоне видимости Стрельца. Мало удивившее меня тогда мимолетное соображение…
Но, как истинный католик, четыре года певший в хоре мальчиков на алтаре и в первые годы учебы в средней школе носивший монашеский наплечник до локтей, я мало интересовался своим гороскопом, полагая, что звезды служат более для навигационных целей. Я знал, что двоюродный брат моего отца, священник Джеймс О'Нейл, отнесся бы неодобрительно ко мне за такое мое отношение к небесным светилам. Еще мальчиком я с большим почтением поглядывал на него и старался заслужить его одобрение. Последнее, что я узнал о нем, – это то, что он стал капелланом[16] при штабе генерала Паттона, находившегося где-то в Европе. Я молил бога о его благополучном возвращении.
В данный момент я находился на мостике по двум причинам: одна была неважная, но вторая, пожалуй, поважней. Первая состояла в том, что надо было приучить глаза к ночной мгле. После 20-минутного пребывания в темноте глаза адаптируются к слабому освещению и прекрасно все видят. Когда спускаешься во время вахты вниз, нужно надевать очки с дымчатыми красными или с простыми красными стеклами. Тогда произойдет только легкое ослабление ночного видения; но надо помнить, что даже слабая вспышка белого света сразу ликвидирует эту способность глаз. Это знали все подводники. В боевой рубке, а также в (44) прилегающих отсеках затемняли все белые огни, их включали только при крайней необходимости. Работали только с красным светом и, поднявшись на мостик, хорошо видели в темноте.
Вторая, более важная причина моего пребывания на мостике имела отношение к событию, которое произошло на рассвете в день нашего погружения. Этот случай вывел меня на несколько часов из равновесия, но, стоя на мостике, от холодных морских брызг и от спокойно-торжественной ноябрьской ночи, я начал успокаиваться.
День начался как обычно, но вот ко мне подошел лейтенант Джозеф Боша, офицер радиолокационной службы, красивый молодой человек из Питтсбурга.
– Кэптен Инрайт, я бы хотел получить разрешение выключить радиолокационную станцию для ремонта.
– В чем дело, Джо? – спросил я. – Я не заметил в ней никакой неисправности.
Честно говоря, я не хотел оставлять корабль без такого ценного помощника, как радиолокационная станция, отсутствие которой увеличивало его уязвимость. С тех пор, как появились и были установлены на борту подводных лодок радиолокационные станции, офицеры и матросы не представляли себе службу без них. И действительно, радиолокационная станция как грозный циклоп, проникающий глазом своим через стены тумана и мглы, видящий и указующий на опасность, не видимую нам, простым смертным.
Всплыть темной ночью без радиолокационной станции означало бы легкомысленно подвергать себя опасности, действовать вслепую по отношению к противнику.
– Всего лишь несколько несложных операций, командир. Это также даст нам возможность лучше настроить радиолокатор. Он будет введен в строй в семнадцать ноль-ноль.
– Добро, Джо. Но я хотел бы, чтобы он работал, когда мы будем в надводном положении…
День прошел без происшествий. Мы прошли на восток около 50 миль и вели наблюдение в перископ, находясь в подводном положении, в районе мористее входа в Токийский залив. Над побережьем вырисовывалась величавая Фудзи. Не обнаружили никаких признаков цели. Проходили часы, и я время от времени интересовался, как идет ремонт радиолокационной (48) станции. Меня уверяли, что все идет по плану. Но, когда солнце стало клониться к закату, моя тревога и раздражение начали воарастать с удвоенной силой.
– Когда закончится ремонт радиолокационной станции?
– Скоро…
Лейтенант и я повторяли потом этот диалог, как заигранную пластинку. В 17.18 я отдал приказ на всплытие. Радиолокационная станция еще не работала. Темнота незаметно окутывала лодку. Наблюдение за морской обстановкой велось по всему горизонту.