В колледже у моего преподавателя по писательскому мастерству постоянно возникали проблемы с девушками, предпочитавшими открыто высказывать свое мнение и прислушиваться к собственному внутреннему голосу, а не просто делать то, что он им говорил, и лишь так, как он велел. Это отражалось и в системе оценивания – у парней баллы всегда были выше, и в поведении на лекции. Юношам он давал слово гораздо чаще и больше их поддерживал, а при общении с девушками демонстрировал надменную раздражительность, нередко критикуя их работы с излишней бесцеремонностью.
Как-то раз, обсуждая рассказы, заданные на предыдущей неделе, преподаватель набросился на одну из студенток, и его поведение мне показалось не только чересчур агрессивным, но и непристойным. Казалось, ему нравится ее критиковать, а так как положение педагога лишало девушку возможности что-то возразить или потребовать пересмотреть подобное к ней отношение, он продолжал до тех пор, пока студентка не расплакалась.
И тут откуда-то с последних рядов прозвучал спокойный и уверенный голос:
– Отвали от нее на хрен[7]!
Удивившись не меньше остальных, я обнаружил, что это был мой голос.
Побагровев от злости, преподаватель предложил мне выйти и поговорить.
– Ничего не имею против, – сказал я, и мы вышли.
В коридоре мне показалось, что своим поведением он провоцировал меня на драку, чтобы появился повод для отчисления. Я не попался на удочку. Постоянно держа руки в карманах, я еще раз озвучил свою позицию, сказав, что его поведение некорректно и он должен извиниться перед студенткой.
Он отказался и поднял этот вопрос на кафедре в надежде, что стены Иерихона падут на мою голову. Но там вмешиваться не стали, их реакцию отлично иллюстрирует цитата из фильма «Человек из Ла Манчи»: «Если надо – убейте друг друга, но, ради бога, сделайте это тихо».
До того дня я получал лишь высокие оценки за свои работы. Но потом моя успеваемость снизилась, появились двойки, иногда даже с минусом. Думаю, он бы и колы мне ставил, но тогда привлек бы внимание и обеспечил условия для апелляций.
В последний день семестра, когда я уже направлялся к выходу, этот преподаватель подошел ко мне и сказал громко, чтобы все слышали:
– Вам никогда не стать писателем, мистер Стражински. У вас нет для этого нужных качеств.
Позже, когда мои работы начали публиковать, для меня стало делом чести отправлять ему копию каждый раз – просто чтобы позлить[8]. Он ни разу не ответил. Спустя какое-то время работ стало слишком много, чтобы продолжать подобные пересылки, и я прекратил. А спустя несколько лет преподаватель умер. Желая отдать дань уважения, я выяснил, где он похоронен, и поехал на могилу, прихватив с собой последние публикации и карандаш. Прикинув, как именно он там лежит, я положил свои работы туда, где должно было находиться сердце, на тот случай, если он решит восстать.
И вовсе я не злопамятный…
Несмотря на тот инцидент, уроки литературного мастерства я не бросил (некоторые из них оказались очень поверхностными, а другие касались лишь какого-то определенного жанра), предположив, что это наилучший способ обеспечить себя инструментами, которые пригодятся для того, чтобы стать писателем. Я обнаружил, что иду не тем путем, когда посещал курс по написанию коротких рассказов в государственном университете Сан-Диего. Мне так нравилось учиться там у преподавателя Ричарда Кима, что я с удовольствием выбрал себе на следующий семестр его курс по написанию романов. Но в первый же день, увидев, как я сажусь за парту, он вывел меня в коридор.
– Ты выучил все, чему я тебя учил, а я, в свою очередь, рассказал все, что знаю, – сказал он. – Все, чему ты должен научиться теперь, не почерпнуть из моих лекций о письме. Это придет непосредственно в процессе творчества, а значит, нужно походить на интенсивные мастер-классы.
7
На самом деле не «на хрен» было в том предложении. Здесь я его вставил лишь для того, чтобы пройти возрастной ценз некоторых книжных магазинов. Могу лишь сказать, что ни тогда, ни потом я не употреблял это слово в адрес преподавателей.
8
Много лет спустя, когда я подружился с Харланом Эллисоном, я узнал, что у него тоже был неприятный опыт с преподавателем по литературному мастерству, мстил он ему точно так же и по той же причине: из удовольствия. Услышав подобное признание, я решил, что мы близнецы, разлученные при рождении всем на радость. Он потом еще несколько дней не подходил к телефону, если видел, что я звоню.