Сидишь иной раз на детской площадке и слушаешь, как дом звенит на несколько женских голосов. Воскресный обед – важный инструмент семейного влияния. Через час во двор выйдут оглушенные дети, размаянные, тихие; отойдут минут через пятнадцать, забегают. Они еще не огрызаются – у них же вся жизнь впереди. Однажды добрая бабушка на лавочке спросила вот такого оглушенного пятилетнего мальчика: «Ты один? А что мама с папой делают?» Мальчик как мог старательно ответил: «Мама пьет у папы кровь!» Семья гольяновских вампиров. Можно снимать изящную кинокартину.
Собственно говоря, к изящной кинокартине я и подбираюсь. Посмотрела я модный фильм «Сумерки» – про любовь «простой девушки» и юноши из семьи вампиров-вегетарианцев. Фильм снят по роману американской писательницы Стефани Майер, ставшему мировым бестселлером. Про эту самую майеровскую «Сумеречную сагу» пишут, что успех ее сравним разве только с успехом «Гарри Поттера» Джоан Роулинг. Миллионы читателей одолели сагу Стефани Майер (смею думать, скорее читательниц) – потому что книжка-то очень плохая. «Девочки, книга для вас». Типичный любовный роман для подростков, начинающийся знакомством героев в школьной столовой, а кончающийся не ночью любви, не свадьбой – а выпускным балом. Это классические приметы совершенно определенного жанра, который отдан на откуп дамам, обладающим обыкновенно одним безусловным достоинством – плодовитой непосредственностью. В общем, лирическая штучка про первую любовь.
Я рыдала весь фильм. Рядом со мной сидела женщина лет тридцати пяти и плакала как дитя. Мы сморкались по очереди. А дочка ее, лощеная тинейджерка, тянула мою соседку за рукав: «Мама, стыдно, мама, перестань. Я сейчас уйду!»
Как-то неприятно разъяснять чувственное впечатление. Однако впечатление-то у меня не чувственное. Сформулировать его можно приблизительно таким, набоковским же, образом: «А мы, помнится, в лапту играли, в снежки. А жизнь и прошла».
Фильм-то, прямо скажем, так себе фильм, да есть в нем какая-то чистая нота.
Я думала о том, почему именно «школьные» романы так оглушительно популярны в последние годы. Мы чувствуем себя обобранными, вот почему. Может быть, именно в ранней юности было пропущено что-то самое главное? Все ведь, как водится, ждали чуда, а никакого чуда не произошло. Чрезвычайный интерес вызывают книги о чудесных школах – не с волшебниками, так хоть с вампирами…
Еще я думала о том, почему этот фильм так безбожно ругают критики. Легко догадаться – потому что про него еще не написала ни одна девица-кинокритик.
У Платонова в записных книжках есть запись: «Мальчик – гений: все хотят вырасти и стать летчиками. А он говорит: хочу вырасти и жениться». Вот такой бы мальчик должен был бы написать о «Сумерках». Замечали ли вы внутреннюю стесненность и неловкость зрителя-мужчины, вынужденного смотреть удачную мелодраму? Что ж, понятно почему – по уши влюбленный юнец на экране по большому счету вид имеет далеко не героический. О, конечно, сколько силы в его прекрасной слабости, но попробуй докажи гольяновскому мужику, сдуру забредшему на сеанс, что молодца и сопли красят. Ведь даже счастливый в любви мужчина не выглядит победителем. Он же трогательный. На глазах раздосадованного зрителя, свой же брат-герой, брателло, взрослый пацан, публично мечется в рассуждении, как бы угодить девчонке. У него печальные ищущие глаза, он бледен; на него смотреть стыдно! Он уязвим, раздет и громко взволнованно дышит, когда целуется. В боевиках мужчина никогда не пыхтит как паровоз, когда целуется – там только партнерши голос подают. Какой мужчина захочет публично припоминать время своего жениховства – постыдное время, проведенное на женской половине жизни? Кроме того, хорошие фильмы «про любовь» только в женщин вселяют светлую печаль. Женщина печалится, что с ней чего-то важного, прелестного так и не произошло, а мужчина раздражается, когда ему напоминают, что, возможно, он сам это «самое важное» и не сделал. Начало любви – все еще мужская работа. Трепетно ждать у кромки волн любимого – дело хорошее; но, скажем, закупать тряпки немыслимого красного цвета, фрахтовать корабль, нанимать музыкантов и все такое прочее – все-таки мужчина же должен, нет?
В общем, проплакали мы весь фильм со случайной моей соседкой и вышли из кинотеатра вон. Ночь сверкала бриллиантовыми огнями, заплаканная дама бешено кричала на свою дочь (пошто мешала смотреть), а я рыдала о том, что жизнь короткая, и в ней очень мало любви.
Очень мало любви. И очень много не то что бы несчастных, но и далеко не счастливых женщин. Даже вполне благополучных, и замужних, и с работой, и с детьми.
Однажды успешнейшая владелица службы знакомств говорила мне: «Вот что я думаю – у девушек и мужчин одинаковая психология, а у женщин – другая. Девушки ищут любви, и мужчины тоже. И девушки, и мужчины верят, что их должны любить. Потому что и тех, и других так часто обманывают. Девушкам врут, что любят, когда испытывают только теплоту, желание, а мужчинам врут, что любят – когда от них чего-нибудь да нужно. А женщины смотрят на вещи трезво, они знают, что никто их так уж особенно и не любит. Они привыкли обходиться без любви».
Привыкли. Только по воскресеньям, во время семейного обеда, очень громко кричат на детей и на мужа. Это такой способ справляться с печалью. С помощью скандала-карнавала.
Он кричит
Судьба «Ульяновского комсомольца»
I.
Вначале – задачка для викторины юных эрудитов: назовите, пожалуйста, единственную в России провинциальную газету, которой удалось превратиться в большое массовое общенациональное издание. В России такая газета одна, поэтому угадать несложно. Минута на размышление.
А пока размышляете – я с вами поделюсь одним воспоминанием. Я хорошо помню, как в первый раз отказался идти туда работать. Они искали редактора отдела политики, а я искал работу, и, наверное, это могло стать судьбой, потому что ну вот представьте – осень, дождь, вы, такой несчастный и безработный идете по улице, и тут звонок:
– Олег, здравствуйте, мы с вами не знакомы, но мы обязательно сработаемся! – женский голос, вполне приятный. – Я так рада, что вы будете нашим начальником. Все рады. Скажите, пожалуйста, когда вы выходите на работу?
Я переспросил, не ошиблась ли девушка при наборе номера. Оказалось – нет, не ошиблась, просто, видимо, ее начальство еще не успело сообщить мне эту важную новость, и «если что, я вам ничего не говорила».
Когда (часа через полтора) девушкино начальство мне позвонило, я, как и обещал, сделал вид, что не знаю, зачем меня приглашают поболтать. Записал адрес и поехал на встречу, которая могла бы стать (и, по большому счету, стала) началом прекрасной дружбы. Редакция в те времена сидела в самом центре Москвы – на углу Маросейки и Лубянского проезда, в бывшем здании ЦК ВЛКСМ, и редакционное начальство очень гордилось тем, что занимает именно этот намоленный поколениями комсомольцев офис. Когда через год они переедут в другое намоленное здание, в бывшую редакцию «Ведомостей» около метро «Водный стадион», станет понятно, что к выбору помещений они относятся очень тщательно, и черт его знает, может быть, в этом и заключается секрет их сенсационного успеха.
В том, что сенсационный успех этой газеты таит какую-то страшную и тщательно оберегаемую тайну, я не сомневался с самого начала. Я и на встречу-то эту ехал не столько устраиваться на работу, сколько узнать, хотя бы взглянуть, как там у них все устроено. Встретились, долго разговаривали. Им действительно был нужен редактор политотдела, и они даже были готовы хорошо платить. Но ощущение неприятной тайны, скрытой за присущими собеседованию с ищущим работу реверансами и улыбками, с каждой минутой разговора усиливалось. Наконец, я нащупал эту тайну. Спросил, что будет, если вдруг я сделаю что-то не так – опоздаю к дедлайну, упущу сенсацию или что-то в этом роде. Собеседник сделал испуганное лицо и сказал, что он бы на моем месте не стал бы совершать таких ошибок, иначе со мной будет разбираться самый главный начальник.