Это уже не хулиганский таблоид, это газета для семейного чтения, дорожащая отношениями со своими потенциальными героями. Один репортер «Жизни» рассказывал мне, что получил премию за сделанные в женском туалете какого-то клуба фотографии известного депутата Госдумы, целующегося с явно несовершеннолетней девушкой, – но материал не был опубликован, побоялись. Два года назад Тимур Мардер в том же интервью бравировал тем, что у «Жизни» есть только две запретные (он говорил – «святые») темы – Президент и Патриарх, теперь же «святых» тем стало критически больше. «Жизнь» стало неинтересно читать – а что может быть хуже для таблоида?
VI.
«Жизнь» – единственный в России полноценный таблоид. О том, что считающаяся ее конкурентом «Комсомольская правда» только имитирует таблоидный формат, оставаясь официозным изданием, пишут и говорят давно, чтобы было понятно – вот свежий пример. «Необычную находку обнаружили строители, ведущие ремонтные работы у гостиницы „Украина“, – сообщает „Комсомолка“. – Между набережной им. Тараса Шевченко и гостиницей они заметили неизвестно откуда появившийся за ночь холмик свежевскопанной земли с воткнутым в него крестом. Стали копать, и точно – в земле обнаружился настоящий гроб. Добротный, длиной 140-160 сантиметров, он был обтянут украинским флагом – так, как обычно делают, хороня военных». Настоящая городская страшилка, правда? На самом деле – замаскированный под страшилку отчет о мерзковатой акции молодежного движения «Россия молодая», устроившего в Москве потешные «похороны Ющенко».
Отсутствие конкуренции мешало «Жизни» всегда. Отсутствие воздуха начало мешать недавно и это вполне может стать для газеты фатальным. Таблоид немыслим без инициируемых им реальных скандалов, причем с участием не столько звезд (пусть даже Калягина), сколько политиков, чиновников, олигархов. Бульварная пресса – элемент нормального гражданского общества, и если народный артист говорит незнакомой девушке «раскрой п… ду» – то виновата в этом не газета, а сам народный артист, газета же как была ключевым элементом современной национальной культуры, так и остается им, нисколько не считаясь с тем, нравится она вам или не нравится. Мы же, вместо того чтобы понять, что из одних «Ведомостей» газетное пространство состоять не может, продолжаем спорить о том, права ли «Жизнь», когда публикует фотографии умирающей артистки.
Да успокойтесь вы, она их давно уже не публикует.
VII.
А работать в «Жизнь» я так и не пошел. Спустя год после той встречи на Маросейке на правах приглашенного автора начал писать для «Жизни» колонку, но быстро убедился, что, во-первых, святых тем у газеты больше, чем две, и, во-вторых, – ну, прямо скажем, нет на свете ни одного человека, который читал бы таблоид ради авторских колонок. Расстались мы при этом друзьями, и даже когда прошлым летом «Жизнь» напечатала фальшивое интервью со мной (в нем я, назвавшись другом певицы Земфиры, рассказывал шокирующие подробности о ее любовной связи с Романом Абрамовичем), я даже не обиделся – ну да, они такие, как будто бы раньше я этого не знал.
Понятно, что я просто люблю их и потому вряд ли объективен. Но когда питаешься одними тортами, всегда хочется соленого огурца, и когда в одних газетах пишут, что «в качестве госпомощи, дающей право ЦБ направить наблюдателя в банк, названы кредиты Внешэкономбанка на рефинансирование внешнего долга, субординированные кредиты ВЭБа и ЦБ, депозиты Минфина, а также право на привлечение беззалоговых кредитов от ЦБ на срок до полугода», кто-то обязательно должен писать, что «в томительном ожидании свадьбы с фигуристом Виталием Новиковым Жанна Фриске в очередной раз доказала, что готова на все ради любимого и заветного штампа в паспорте». Нельзя нарушать законы равновесия.
Много улыбающихся лиц
Ночь перед похоронами Патриарха Алексия II
Спрашиваю у милиционера:
– А где тут начало очереди?
– В смысле, конец очереди?
– Ну да, в общем, куда в очередь становиться?
– Это вам надо сейчас на другую сторону Волхонки перейти, и идите во-он туда (показывает в сторону Кремля), до Колымажного переулка. Там увидите.
– Так далеко? И куда эта очередь идет?
– Вниз, потом по набережной, потом вокруг храма. Большая очередь. На всю ночь, думаю.
Я ни разу не видел Патриарха Алексия воочию, только по телевизору. Не был на патриарших службах, не принимал от него Причастия. Хотя нас с ним разделяло никак не больше двух рукопожатий (в данном случае уместнее сказать – благословений), я никогда не слышал рассказов о личности Патриарха от людей, с ним знакомых. Как-то так получилось. Поэтому у меня не было сколько-нибудь отчетливого личного отношения к нашему предстоятелю. Просто большой церковный начальник, находящийся где-то там, на невообразимой иерархической высоте. Да, конечно, почти вся моя сознательная (не очень, конечно сознательная) христианская (ну, это тоже огромное преувеличение) жизнь до позапрошлой пятницы проходила под его административно-каноническим руководством, но это было для меня неким отвлеченным пониманием, не затрагивавшим, извините за выражение, «струны души». Должен со всей откровенностью признаться (хотя, не сомневаюсь, многие мои единоверцы меня осудят): узнав о кончине Патриарха, я не почувствовал какой-то особой скорби. Скорее, некий специфический холодок, который ощущаешь от ухода кого-то или чего-то с очень давних пор привычного, и мыслишка на заднем плане – что теперь будет?
И все же вечером в понедельник, накануне похорон, я решил пойти в храм Христа Спасителя и попрощаться с Патриархом.
Девять вечера. На Волхонке оживленно. Люди ходят туда-сюда, по одиночке и мелкими группами. Дикое количество милиционеров. Дикое количество цветочных торговцев. Они ходят по тротуару и пристают к прохожим – цветы, цветы, розы, покупаем цветы. И у них покупают – по два цветка, по четыре, иногда – целыми букетами.
На углу Волхонки и Колымажного – тот самый конец (или начало) очереди. Встаю. В этой очереди придется простоять много, много часов.
Очередь движется не сплошным потоком, а методом «накопления и перебежек». Милиция создала на всем протяжении маршрута заслоны, у каждого из которых накапливается толпа, впереди – свободное пространство. Когда впереди идущая толпа проходит дальше, заслон открывается, и происходит коллективное продвижение вперед, до следующего заслона. Потом ожидание и следующая перебежка.
Подходят все новые и новые люди. Когда нас накопилось достаточное количество, милиционеры отодвинули железное заграждение, и мы быстрым шагом переместились на улицу Ленивка. Еще несколько минут – и дальше по Ленивке. Еще минут десять – и вот наша небольшая толпа уже выходит на Пречистенскую набережную.
Люди в очереди молчат. И не выражают никаких эмоций. В телевизионных репортажах о прощании народа с Патриархом показывали рыдающих женщин, которые с трудом могли говорить, я ожидал увидеть что-то такое – рыдания, эмоции, скорбь. Нет, ничего такого я в этой очереди не увидел. Более того, я увидел нечто совсем другое. Но об этом потом.
Люди стоят, молчат, готовятся терпеть долгое ночное стояние. Откуда-то сбоку к очереди пристроились двое парней, кажется, слегка пьяных. Переговаривались между собой, курили (больше никто не курил). И так же быстро куда-то исчезли.
Еще немного продвинулись по набережной в сторону храма. Какая-то женщина в телефонном разговоре высказала предположение, что успеем до закрытия метро. Ну, это вряд ли. Хотя темпы движения обнадеживают.