Бесы 2.0
Энциклопедия скандалов в интернете
Мой дорогой Гнусик!
Христиане говорят, что Враг – это Тот, без Кого ничто не обладает силой.
Нет, НИЧТО очень сильно, достаточно сильно, чтобы украсть лучшие годы человека, отдать их не услаждающим грехам, а унылому заблуждению бессодержательной мысли. Ты скажешь, что все это мелкие грешки. Но помни, самое важное – в какой степени ты удалил подшефного от Врага. Неважно, сколь малы грехи, если их совокупность оттесняет человека от Света и погружает в ничто. Поистине, самая верная дорога в ад – та, по которой спускаются постепенно, дорога пологая, мягкая, без внезапных поворотов, без указательных столбов.
Твой любящий дядя Баламут.
Клайв Льюис
У меня мысли разбегаются… плачу третий час… но все-таки… хочу здесь написать… Любимый… Он меня первый раз ударил, когда я сказала, что беременна. Он же предохранялся… На весь Долгопрудный меня опозорила, шлюха… Дальше еще что-то кричал, я не запомнила… А вчера… вчера я убила ребенка… Ребенка, которого я так хотела подарить Ему… Я не хотела говорить Ему, что сделала это… Но утром не выдержала и сказала… Он опять ударил… Моего сына убила, гнида… Я не знаю, что делать… Я так люблю Его…
Подписался на комменты.
Всякие либерасты, педики и мамаши-кликуши любят болтать о том, что детей, мол, бить нехорошо. Развитие ребенка, хрупкие цветы жизни, индивидуальный подход, воспитание как творчество и прочий понос. А я вам так скажу, камрады. Чтобы сын вырос нормальным мужиком, а не сифилитическим либерастом – его можно и нужно бить. Меня отец в восьмидесятые ремнем порол, в армии тоже жизни учили, и теперь я за свои слова могу ответить по полной. И когда Саня мой начинает шкодничать или врать, я ему быстро все объясняю. Больше двух ударов обычно не нужно. А если кто прибежит и захочет развести тут сопли-вопли, то ищите другое место, отвечать все равно не буду.
Жизнь – это черная бездна, из которой нет выхода. Я шел так долго, я стремился, и верил, и ждал, и так долго вдыхал запахи тех цветов, тех белых лилий, что так нравятся Ей, моей Единственной. Но она выбрала молчание. Таков Ее путь, и не мне судить о нем. Но и я сделал свой выбор. Я шагну в ледяную пустоту, избавлю себя от страданий и слов. Завтра меня уже не будет в школе. Таблетки лежат справа от монитора, я вижу их, когда пишу. Не говорите мне, что я совершаю ошибку. Любые ошибки значат что-то только в том в мире, в котором я с Ней, а где Ее – нет, там лишь пустота и черная бездна. Наверное, я был лишним в этом рождении. Прощайте.
Запасся поп-корном, подписался на комменты.
Все православные попы пусть горят в своем христианском аду. Мне плевать на мерседесы, на то, как они там воруют, на все их бороды и жирные животы. Если кому-то нравится выглядеть жадным, толстым, омерзительным клоуном – дело его. Но то, что эта церковная пакость столетиями учила славян рабской покорности, разному терпению-смирению, учила покоряться господам, коммунякам, азиатским чернозверям – этого я им никогда не прощу. Арийский Волк 14 88 мне рассказывал, как они с геноссен, Русским Добровольцем и Тенью Перуна, подкараулили одну поповскую плесень, когда та выходила из своей христианской молельни. Окружили, облили бензином, зажигалку достали, но не подожгли, все-таки ментовка рядом была.
Я, в отличие от вас, недоразвитых русских трусов, вырожденцев и детей алкоголиков, на вашем собственном языке пишу грамотно. И я могу вам сообщить только одно: кончилось ваше время. Здесь теперь все принадлежит нам. И что бы вы ни орали про кавказцев, вы будете подчиняться нам и делать то, что мы вам разрешим. Кто вообще будет вас слушаться, когда вы родную семью не уважаете, родителей не уважаете, когда девушки у вас – проститутки, и даже религию свою вы забыли и простой молитвы уже не знаете. Я учусь в бизнес-школе, получаю MBA, и каждый из вас, лохов с помойки, которые у меня тут в комментах упражняются, будет ко мне на работу проситься, возьми, Джамалдин, хоть на сто долларов. Но я ни одну русскую шваль даже на порог не пущу. Идите пить пиво в подъезд и блевать, дегенераты. Россия – это моя страна.
Первыйнах! Подписался на комменты.
Каждого буржуя, нажившегося на нефти и газе, на элитной недвижимости и точечной застройке, на лекарствах, на пенсиях, на зарплатах – нужно у-ни-что-жить. Спокойно, молча, без жалости. Классовая борьба – это заслуженная расплата. Арест, конфискация имущества, уборка снега и льда на улицах, подвал, расстрел. Арест, конфискация имущества, уборка сортиров, подвал, расстрел. Арест, конфискация имущества, рытье могил для других эффективных менеджеров, подвал, расстрел. Рублевка будет одним большим могильником для успешных людей. А если успели убежать, добраться до аэропорта, вывезти и спрятать деньги – будем брать в заложники семьи. Не отдал государству миллион в течение 24 часов – на одного родственника стало меньше.
Комменты жгут!
Каждый раз, когда я возвращаюсь из «Шереметьево-2» и смотрю на эту серую, тусклую страну за окном, на копошащихся у своих «Икей» и «Лошанов» людишек, я хочу пожалеть их. То, что для меня – всего лишь мгновение, проносящееся за стеклом одного из моих автомобилей, для них – вся их жизнь, такая мучительная и пустая. Они толкаются, злятся, экономят каждую копейку, проводят годы в однокомнатных квартирах, в бетонных коробках, в очереди, чтобы получить кредит на холодильник, а потом в другой очереди, чтобы три года отдавать его. Они ничего не знают о том, как прекрасен мир, о том, как по-разному выглядят улыбки и лучи солнца в Новой Зеландии, в Патагонии, в Сен-Тропе и на Гавайях. Да, мне хочется жалеть их, несчастных. Но я не могу. Потому что каждый день, каждую минуту чувствую, как они мне завидуют. Как они хотят отнять у меня то, что я заработал благодаря своей энергии, своему чувству свободы, выдержке и нежеланию быть зависимым от других. Почему они всегда так завистливы, те, кто не хотят работать? Может им и хочется красиво страдать, выглядеть униженными и оскорбленными – но для меня они просто лузеры и нищеброды. Пока-пока, ханурики, – говорю я им и отворачиваюсь от окна к ноутбуку, на который уже пришло письмо из Форте деи Марми, от моей любимой.
Любимая, у меня деловые проблемы, – вы представляете, он мне так и сказал! Проблемы у него, видите ли! Мне так и хотелось ответить: а у меня, Бурундук, тоже есть свои проблемы, но все они из-за тебя! Я три часа ехала к нему по пробкам – по пробкам! – только чтобы услышать, что Новый год я проведу в Москве, и деньги за все, что мы вместе запланировали приобрести и что я уже так удачно купила, он мне сейчас не вернет, а вернет вроде бы через две недели, да и то половину, а вторую часть еще через пару недель, потому что у меня трудности, милая, трудности, платежи все зависли, цены рухнули, увольнения, сокращения, извини, извини, не кричи. Не кричать? Мне хотелось запустить в него стулом. А еще лучше – стулом в окно, чтоб его накрыло осколками. Но я как-то стерпела, ограничилась тем, что сказала всю правду. Ты напрасно думаешь, Бурундук, что экономический кризис – это акции, цены, прибыли, Доу-Джонс, Центробанк и пятьдесят тысяч твоих надоедливых пролетариев, воющих на цепи капитала. Все это только прелюдия к самому главному, к нашему с тобой роману, явно вступившему в фазу рецессии. Твой экономический кризис – это я, и, в отличие от невидимой руки рынка, моя требует инвестиций не только на маникюр. Попробуй спать со своими фабричными героинями соцтруда, оцени глубину их морщин, а на Новый год они отвезут тебя в Ликино-Дулево, к парализованной маме. Пойми же, проблемный ты мой Бурундук, личная жизнь тоже требует реструктуризации. Ты нерентабелен. Ты сокращен.
Надоели мужчины, которые не могут быть мужчинами, а все на что-то претендуют, хотят от меня чего-то. Я тут все подсчитала, постаралась ничего не забыть и вот что у меня получилось. Чтобы любить меня и содержать меня, мужчина должен зарабатывать 7 600 долларов в месяц. Он должен тратить на развлечения со мной минимум 1 000 долларов, еще 800 – на новую одежду, еще 800 – на питание (только «Глобус Гурмэ», другого я не приемлю), плюс минимум 1 500 долларов в месяц он будет откладывать на шикарный отдых в Хорватии. Остальные расходы с детализацией до 10-20 долларов я тоже учла, кому интересно – выложу отдельным постом. И он должен быть не меньше, чем на четвертом курсе. А кто не верит, что я этого достойна, тот идет лесом.