— Возможно, вы правы. Возможно, я глупец.
Он застал ее врасплох своими словами. Наглец, коим она его считала, с такой готовностью не признал бы свои недостатки.
Рединг посмотрел на нее, и уголки рта у него дрогнули, словно он догадался, о чем она подумала.
— Вы расскажете Томасу о нашей встрече?
— Нет. — Ее ответ прозвучал мгновенно.
— Разумное решение. Как я уже говорил, моему брату это не понравилось бы.
Хотя Геро и не хотелось в это верить, но ее жених и в самом деле мог неверно все истолковать. Она отбросила эту мысль и посмотрела Редингу прямо в глаза.
— Я хочу сохранить вашу репутацию в глазах вашего брата.
Негодник откинул голову и засмеялся, да так громко, что танцующие с удивлением на него посмотрели.
— А вы разве не знаете? У меня не та репутация, которую я хотел бы сохранить, миледи Совершенство. Уберите свой щит и меч, и свои сверкающие доспехи. Не надо ради меня сражаться с драконом. Вам некого защищать.
— Некого? — переспросила она. Внезапное любопытство заставило Геро говорить, не подумав заранее. До нее доходили слухи, произносимые шепотом о таинственном брате ее жениха, но все это было как-то неясно.
— Вы настолько неисправимы?
— Я совершеннейший негодяй. — Рединг обошел ее в танце, медленно двигаясь под музыку, и прошептал так тихо, что услышала только она: — Соблазнитель и распутник в самом худшем смысле. Я известен своими разнузданными развлечениями. Я слишком много пью, посещаю проституток и сквернословлю в дурных компаниях. Во мне нет ни благоразумия, ни моральных устоев, да мне ничего этого не хочется. Короче говоря, я дьявол во плоти, и вы, дражайшая леди Совершенство, поступите правильно, если будете избегать моего общества любой ценой.
Взрыв смеха заставил Томаса Рединга, маркиза Мэндевилла, посмотреть на танцующих. Гриффин откинул голову назад и расхохотался самым неприличным образом в ответ на какие-то слова леди Геро. К счастью, она выглядела не столь довольной. Тем не менее у Томаса напряглись плечи.
Черт бы побрал Гриффина!
— Ваш брат, похоже, получает удовольствие от танца с моей сестрой, — заметил Уэйкфилд.
Томас встретился взглядом с холодными карими глазами герцога. Всегда было чертовски трудно угадать, что на уме у Уэйкфилда, но сейчас его лицо казалось таким же непроницаемым, как у сфинкса.
Томас снова устремил взгляд на Гриффина, который делал танцевальные па вокруг его невесты.
— Вы правы.
Уэйкфилд скрестил руки на груди.
— Геро всю жизнь холили и лелеяли, как и подобает леди ее положения. И ее моральные устои безукоризненны. Я знаю, что она способна противостоять любому искушению.
Томас кивнул, чувствуя, как от неловкости у него покраснела шея. Ему стало душно, и он с трудом удержался, чтобы не ослабить узел шейного платка. Он прекрасно понял завуалированное предостережение герцога.
— Я вас понимаю, ваша светлость. Леди Геро пользуется моим полным доверием, и я никогда не позволю себя относиться к ней без должного уважения.
— Замечательно. — Уэйкфилд заложил руки за спину, и они оба молча наблюдали за танцующими. Затем герцог тихо произнес: — Внесение пункта в закон не прошло.
Томас пристально посмотрел на собеседника. Пытаясь противостоять пьянству среди лондонских бедняков, они в июне добавили в прошлогодний парламентский закон о спиртном пункт о джине. Этот пункт гарантировал премию осведомителям о незаконных продавцах джина.
— С каждым днем к магистратам приводят все больше продавцов джина, — медленно произнес Томас. — Почему же не удалось внести этот пункт?
Уэйкфилд пожал плечами. Его тихий и сдержанный голос не мог скрыть гнева:
— Они притащили несчастных женщин, продававших дьявольское питье с тележек. Несчастные зарабатывают на этом за день несколько пенни. В первую очередь необходимо поймать тех, кто перегоняет джин, влиятельных и могущественных, которые скрываются в тени, богатея за спинами обездоленных людей.
Томас заметил, как леди Геро нахмурилась, глядя на Гриффина, и успокоился.
— Уверяю вас, когда поймают как можно больше продавцов джина, то это тут же ударит по тем, кто производит джин. С момента внесения пункта прошло всего несколько месяцев. Надо подождать, мой друг.
— У меня нет времени ждать, — отрезал Уэйкфилд. — Лондон гибнет от этой заразы. В нашем огромном городе от этого умирает больше жителей, чем рождается. Тела валяются на улицах и в канавах Ист-Энда[2]. От жен уходят пьяницы-мужья, пьяные матери убивают младенцев, брошенные дети умирают или продают себя. Как может Англия процветать, если рабочая сила вырождается? Мы исчезнем как нация, если не искореним пьянство в нашем городе.