Читать онлайн "Сказание о годах Хогэн" - RuLit

— Нужно, чтобы меня куда-нибудь везли.

— К усадьбе свитской дамы Ава-но-цубонэ! — последовало распоряжение. После этого, добравшись до большого дворца на улице Нидзе, беглецы принялись стучать в ворота, но в ответ — ни звука…

— Ну, тогда — к главе Левой половины столицы! — последовало распоряжение. Отправились туда, но и там ворота не открыли, заявив: «Не знаем, где могут обрести приют люди с места сегодняшнего сражения».

— Тогда, — молвил августейший, — в усадьбу госпожи Сё-но-найси!

Но и там никого не оказалось.

В старину спокойствие и опасности для Четырёх морей были ясно видны на ладони, законопослушание и смуты в десяти тысячах провинций были предоставлены заботам государей, ныне же пять столичных провинций и семь дорог[357] отсекают друг от друга восток, запад, юг и север. Если только лишь внутри девятистенного[358] в столице[359], и то лишь на время, можно обрести пристанище для августейшего, — появляется чувство грусти при мысли о том, о чём прежде думал с любовью.

Иэхиро и его сын тоже не привыкли к этому. Они сами несли государев паланкин. Пока они метались то туда, то сюда, их силы истощились, и сами они уже не думали, что смогут трудиться и дальше. Они устали, сражаясь в этой битве, при всём своём снаряжении потерпели поражение и не помнили сами себя. Им часто хотелось покончить с собой. Пошатываясь от усталости, воины думали, что сейчас вряд ли кто-нибудь может наблюдать за особой экс-императора.

Сам экс-император, увлечённый сражением, не принимал пищи: ему хотелось, чтобы и вчера не стемнело, и сегодня не рассвело. Этого никогда не должно случаться, поэтому в окрестностях храма Тисокуин[360] государь изволил явиться в то место, где пребывают священнослужители, и вскоре неожиданно успокоился. Укрывшись вместе с Иэхиро, августейший велел принести ему рисовый отвар и немного отведал его. После этого он втайне вызвал к себе одного из монахов — и упали вниз волосы государя[361]. Вскоре и Мицухиро срезал себе причёску мотодори[362], Иэхиро тоже хотел принять постриг, однако госудать сказал ему:

— Думаю, что постриг был бы для тебя слишком большим наказанием, — и тот ещё некоторое время не срезал свой мотодори.

На вопрос:

— Как бы там ни было, ехать нужно к Пятому принцу, в монастырь Ниннадзи[[363]. Но я не могу говорить о своём сопровождении: мне никак нельзя прибыть туда в паланкине! — вымолвив это, августейший вдруг проследовал внутрь монастыря. Иэхиро бежал в Северные горы.

Когда Нового экс-императора переправили в павильон Тоба, Пятый принц срочно возвестил о том, что делает это в знак сыновней почтительности к покойному экс-императору, и тем сильно взбудоражил монахов.

— То, что ему благоугодно будет прибыть в мои покои, случится вряд ли. После того как государь изволит отправиться к монаху-законоблюстителю Камбэну[364], он сможет обратиться и ко двору.

Когда вскоре августейший обратился ко двору, он вызвал к себе Садо-сикибу-но-тайфу Сигэнари[365], и тот охранял его.

ГЛАВА 7.

О конце жизни Левого министра и о сетованиях Первого министра государства

В двенадцатый день той же луны господин Левый министр, едва только смог владеть своими глазами, он, собираясь ещё раз показаться на глаза Его высочеству Пребывающему в созерцании, как и вчера, сел в свой экипаж и тайком отправился в Сага[366]. Перед воротами павильона Шакьямуни его окружили человек 20–30 священнослужителей и остановили, заявляя, что это — экипаж Левого министра. Люди, сопровождавшие министра, успокаивали монахов и так, и этак, однако те экипаж не выпускали.

Сикибу-но-тайфу Наринори весьма сведущ в книгах внутренних и внешних[367]. Он стал жаловаться, говоря:

— То, что называют главным Буддой данного храма[368], в былые времена считалось буддой Шакья из государства Гасси в Западной Индии[369], толкующего своей матери Майя «Сутру о воздаянии за милости»[370]. На протяжении девяти декад одного лета[371] на небе Траястримша[372] была установлена защита в храме Джетаванавихара великого короля Удаяны[373] и почтительно возглашена любовь к Будде, по заказу, сделанному на небе Вишвакармана[374], искусно вырезана зарубка на красной чандане[375]. Это высокочтимые формы двоих, рождённых во плоти[376]. Однако, когда Татхагата[377] закончил проповедь и спустился с небес, бодхисаттва Держащий Землю[378] изволил перебросить из Центральной Индии к небу Торитэн три моста: золотой, серебряной и водной энергии.

Тогда он вышел к опорам моста из дерева чанданы, поэтому Татхагата молвил ему с широкой улыбкой на устах:

— После того как мне определено было просвещать живых существ, совсем близким стало моё вхождение в нирвану. Новый будда из дерева чанданы, живя в грядущем дурном мире, превзойдёт меня в даровании живым существам милости избавления их от заблуждений, которые изменениям поддаются с трудом.

Так он сказал и изволил встать перед бодхисаттвой.

Однако после смерти Татхагаты дурной король по имени Пушьямитра[379] стал разрушать господствующий повсюду Закон Будды, а человек по имени Кумараджива[380] взял с собой своего Будду и бежал[381]; днём он выполнял свой долг перед Буддой, а по ночам Будда покровительствовал ему. Он уехал в страну Гуйцзи[382] возле Восточной Индии.

После этого он пересёк страну Чжэньдань[383] и принёс пользу многим массам людей. В годы правления под девизом Тэнгэн[384] императора нашей страны Энъю[385], когда для совершенствования в Пути Будды высокомудрый Кюнэн из храма Тодайдзи в поисках дхармы[386] поехал в страну Тан[387], а когда он готов был осуществить полученную возможность, этот Будда неожиданно показался ему во сне и возвестил:

— Я глубоко озабочен тем, чтобы наставлять живых существ в Восточной земле[388], тебе же надлежит не мешкая сопровождать меня.

Тогда Кюнэном овладели необыкновенные мысли. У него заструились слёзы радости и тогда, взяв этого Будду, он в конце концов наполнил ветром паруса, преодолел волны на десяти тысячах ри, насколько эти волны можно было увидеть, и в правление императора Итидзё[389], в годы правления под девизом Эйэн[390], возвратился в нашу страну. В великолепной этой земле он учредил храм Будды, в замутнённом нашем мире указал Путь множеству живых существ.

«Это и есть Татхагата Шакьямуни из Сага. С тех пор все, от одного человека наверху до десятков тысяч людей внизу, священнослужители и миряне, благородные и низкие склонили головы и пошли один за другим, след в след — и это продолжается доныне. Это и есть всеобщее равенство — единственное желание настоящего будды».

— А когда монах-настоятель монастыря забывает о своих клятвах, что тогда? Толпы монахов из Южной столицы и Северного пика[391] вновь склонятся к непослушанию, а тяга к воинственности — это дело особое. Должны ли монахи того храма прежде всего спасать живых существ, наставляя их, и давать им благо? По Закону Будды получение прощения равно состраданию. Применительно к мирским обычаям это означает жалость. Кроме того, как бы ограниченны ни были его деяния, получить какую-то награду ему следовало.