— Это было нетрудно узнать, — рассмеявшись, ответил, — Когда у меня была возможность, я спросил у твоей матери.
Мы взглянули на прекрасную невесту.
Королева Брода безмолвно сидела в своей золотой колеснице. Она счастливо улыбалась.
Никто другой
После того, как я убил дракона из Торповых Лесов[13], народ Корнуолла считал, будто всё, что им нужно сделать со своими заботами — это прийти ко мне. Некоторое время мне удавалось быть доброжелательным: тогда я считал, что это часть моих обязанностей, как Властителя Корнуолла — убивать змеев, вешать разбойников, изничтожать великанов и по возможности стараться, чтобы эта земля стала прекрасным и безопасным местом. К несчастью, такие высокие идеалы оставляли мне мало времени для чтения и написания автобиографии. Зачастую, едва я возвращался с одного приключения, переодевался в бархат и начинал писать книгу, как новое бедствие заставляло снова влезать в доспехи и отправляться карать каких-нибудь разбойников или отрубать голову приползшему змею. Зимой оружие и доспехи настолько остывали, что лишь через несколько часов езды я переставал покрываться гусиной кожей и устраивался поудобнее на боевом коне.
Наконец-то, уже несколько недель в Корнуолле всё было спокойно. Если оставались какие-то драконы, то они сочли за лучшее скрыться в тайных пещерах. Все разбойники сбежали в Уэльс или Арморику.
Убитые великаны гнили в своей же запёкшейся крови. Насколько простиралась моя власть, всё было мирно и я чувствовал, что вполне заслужил передышку. Хотя было начало весны, всё ещё стояли холода и дороги утопали в слякоти. Мой славный скакун удобно устроился по колено в соломе и жевал лучшее зерно, выращенное крестьянами. У меня была куча поленьев в камине, мягкие подушки, шерстяное покрывало на коленях, ещё одно на плечах и вино на столе. Я продолжал писать историю своей жизни, которая быстро заполнялась необычными и таинственными приключениями. К чему мне беспокоиться о случившемся в Уэльсе, землях ирландцев или скоттов?
Затем, после всего лишь трёх недель уюта, явилось двое стариков, принёсших с собой длинный пергамент, содержащий подпись Кадвина, короля Уэльса. Я слыхал сплетни, что Гарольда отравили, но не обращал на них внимания, поскольку валлийцы были склонны менять своих королей, так или иначе, каждые несколько месяцев. Но пергамент с подписью и печатью произвёл на моего сенешаля такое впечатление, что он впустил этих старика и старуху, принёсших пергамент и даже привёл их к дверям библиотеки. Когда я швырнул тем документом в стену, отказался с ними встречаться, и велел накормить их и выпроводить из замка, они принялись так причитать, что я приказал им тут же поесть, пообещав выслушать их историю.
Они замёрзли и промокли; поэтому я поместил их у камина и попросил, во имя доброго святого Иеронима, набить брюхо и обогреться. Таким образом я выиграл дополнительных полчаса на написание моей книги, а когда увидел, что, пока время пересыпалось вниз по перемычке песочных часов, написал две страницы, то весьма повеселел и почти решил быть любезным со своими неотёсанными гостями.
История, поведанная ими, была мне знакома. У них похитили дочь и они считали, что она томилась в одной из горных пещер в дюжине миль от их хижины. Они не знали, какой человек или зверь сделал это грязное дело; ходили необычные россказни про ужасающих демонов, обитающих именно на той горе. Они пришли к своему королю и он упрашивал всех своих рыцарей спасти деву; но они, все до одного отказались от этого приключения. Король решил рассказать мне об обиде, причинённой этим старикам и просил меня её исправить. Разволновавшись ещё больше, они воздели руки и возопили, что никогда не бывало ни столь прекрасной, ни столь чистой девы, как их дочь и отчего же святые позволили этой жути произойти с ней?
Естественно, я пожалел их, но меня раздражало то, что по-видимому, я обманывался и валлийские рыцари должны сами заниматься собственными великанами и драконами; поэтому, когда они наконец добрались до конца своей истории, грубо спросил: — Почему со своими тревогами вы пришли ко мне? Любой отважный человек может найти вашу дочь, да и в вашем собственном краю должно быть много доблестных рыцарей.
Тут они вскричали, что я ошибаюсь и женщина принялась твердить: — Никто другой. Никто другой! Никто другой! — что было полным вздором, ибо глупо и далеко от истины.
Всё это окончилось тем, что я велел им отправляться в кровать и хорошенько выспаться, пообещав наутро отправиться вместе с ними назад и поглядеть, что можно сделать для избавления их дочери, хотя навряд ли она до сих пор жива. Пожелав им спокойной ночи, я приказал подбросить в очаг новых дров и принести немного пряного пива, подогретого по моему вкусу, а потом начал читать о приключениях славного рыцаря по имени Геркулес, который был либо лучшим воином, либо лучшим лгуном, чем я мог надеяться стать. Наконец, я отправился в тёплую постель со взбаламученными чувствами, ожидая, что же может принести день грядущий.
13
Возможно, отсылка к Бенджамину Торпу — британскому филологу и специалисту по англосаксонской литературе и мифологии.