Крисчен: (кладет руку на столик) Тебе не кажется, что мои персиковые ботинки роскошны. Удивительный цвет!
Грейвс: Не знаю.
Крисчен: Я всё равно устрою здесь дефиле.
Грейвс: (ее соломенная головка подымается) Ну что ты, все же смотрят на нас.
Крисчен: Все потому что твоя нежная розовая кожа привлекает массу жадных взглядов — тебе никто не простит, что ты со мной.
Грейвс: Да, наверное.
Крисчен: Я легко себя чувствую в этих ботинках. Сегодня с огромным удовольствием совершил основательный променад вдоль шоссе. Полицейские в веселенькой голубой форме прятались в кустах, выжидая нарушителей. Один из них бросил на меня свой небрежный взгляд из-под темных очков. Ха-ха, если бы ты видела их животики, стянутые голубыми сорочками! Они заметили мои ботиночки. Я оглянулся на них с таким видом, будто следы моих ботиночек могут вывести на след известного уголовника, которого полицейские были бы безмерно счастливы видеть у себя в камере, — но надо признаться, что лучше бы я не оглядывался. Я не произвел на них ровным счетом никакого впечатления… уже хорошо, что не был арестован. Ушел от них прочь, еще больше выпятив грудь и улыбнувшись про себя. (Выставляет ботинки из-под скатерти всем на показ, демонстративно любуется ими.) Я исполнен гордости за мои туфли.
Грейвс: Мы вот сидим здесь. (Ее голова опускается.) И ничего не происходит. Никто не обращает на нас внимания. (Легкая веселая музыка и смех раздаются из комнатки наверху.) Там дамы в меховых шубках. Мужчины в черных ботинках, черных галстуках и белых сорочках. Чинная одежка, признак солидности. Официанты так и вертятся вокруг них. (Официант спускается с верхнего этажа и пробегает по саду.) Вот и он.
Крисчен: (подымает руку, два раза негромко щелкает пальцами. Жест проигнорирован.) Ну да. (Показывая рукой на ногу.) Смотри, вот, где мой большой палец. Вот-вот, шевелится… Когда-то здесь размещалась небольшая фабрика. Вокруг цвела рощица. Хозяева держали овчарок, чтобы те кусали непокорных рабочих. Между станков прохаживался полицейский с утяжеленной резиновой дубинкой, которой разрешено пользоваться только ночью.
Грейвс: Сегодняшняя ночь, бесконечно долгая, — вся-вся — наша с тобой. Я надела лучшее, что у меня есть. Это платье носила моя бабушка. Она выходила в нем замуж, это наша фамильная ценность. (Крисчен молчит. Шарлотта берет его ладони в свои.) Только не подумай, пожалуйста, что я разоделась так, чтобы показать себя в этом ресторане. Вовсе нет. И вообще я против того, чтобы нас разглядывали чужие люди.
Крисчен: Шарлотта, ты совсем еще ребенок.
Грейвс: Я уже не ребенок. Мне просто страшно. Я чувствую, что не могу никак тебе помочь.
Крисчен: Ты зря боишься этих наглых официантов.
Грейвс: Нас могли бы посадить и в тот зал, где все смеются и танцуют. А здесь ничего не происходит. (Крисчен резко и неожиданно поворачивается к подслушивающему официанту, притаившемуся за дверью в кухню. Тот таким же резким движением последний исчезает в служебном помещении.) Вот как они с нами поступают. Даже меню не предложили.
Крисчен: (их скрещенные ладони меняют положение) Да, а я-то, честное слово, надеялся, что здесь все восхитятся моим чувством стиля. Может, лучше убрать ботинки под стол?
Грейвс: Уже поздно. И, скорее всего, поэтому к нам никто не подходит.
Крисчен: Подождем еще. Улыбнись.
Грейвс: Не могу.
Крисчен: У тебя прелестный ротик. Настоящий. Такие крепкие крупные зубы. Такие восхитительно тревожные брови. Ну, Шарлотта, пожалуйста, обрати внимание на мои ботинки. (Грейвс молчит.) Помнишь то лето, когда мы были детьми? (Крисчен гладит ладони Шарлотты.) Парад и пикник в День Труда[4]. Ты вышла из дома в белой шелковой кофточке и с такой же копной пахучего сена на голове. Ты сказала мне «привет», как не смог бы никто другой. (Крисчен подымает глаза к небу.) Во мне до сих пор звучат эти слова. Я слышал их отчетливо, несмотря на гул парада. Нет, я все вру. Я прятался за деревьями, приноравливаясь стащить мороженое у продавца, в то время как он наблюдал за марширующими гражданами. Ты осталась такой же девчонкой. Я знаю, мои ботинки вульгарны. (Очень громко.) Мои ботинки вульгарны. Знайте все — у меня дурной вкус.