— Еще бы! — отозвались мы. — Ясное дело, хотим!
— А можете? — строго спросил полковник. — Сколько у вас народу, какой возьмете охват?
Тут слово взял Крейзи. Из кармана своей индейской куртки он вынул затасканный блокнот, раскрыл его и начал прикидывать:
— Всего народу будет около ста человек. Нам понадобится полсотни удостоверений и направления на Московский, Балтийский и Варшавский вокзалы.
— Остаются “Гринхипповский” Финбан и Витебский, вотчина Жука, — подытожил полковник. — Широко же вы размахнулись!
— Не так уж и широко! — вмешался я. — На Финляндский вокзал тоже выпишите направление!
— Зачем? — удивился полковник. — Там же эти…
— Именно за этим! — отозвался я. — За нами должок!
— Эх! — рассмеялся полковник. — А людей на четыре вокзала у вас хватит?
— У нас — не хватит, — отозвался Крейзи. — Но нам помогут друзья!
— Договорились, — ответил полковник. — Получите удостоверения нового образца и расширенные путевые листы с новыми полномочиями. Готовьте фотографии — и за работу!
В смятенных чувствах, еще не до конца уверовав в собственное счастье, мы гурьбой вывалились из кабинета.
— Уф, — выдохнул Крейзи. — Повезло. Попался нормальный мужик, за ним не пропадем. Подлинный благодетель!
С той поры в беседах с друг другом мы стали именовать этого полковника не иначе, чем “наш Благодетель”. Так и говорили:
— Опять у нас говно вышло! Ступай, Крейзи, отмазывай нас перед Благодетелем!
Ватник, дающий все права
“Радиус жопы у Гущина
Больше, чем наша орбита.
Гущин — это опущенный
Педерастии арбитр”
Оперативный штаб кампании для нашего крыла решено было устроить на Московском вокзале, в помещении отдела транспортной милиции. Он располагается в подземном переходе, соединяющем ст.м. “Площадь Восстания” с выходами к перронам и в здание самого вокзала. Это полутемная и сырая, загибающаяся буквой “Г” бетонная труба, на изгибе которой находится трехслойная стальная дверь с электрическим замком. Если дежурный смилостивится и нажмет кнопку, то послышится характерный металлический стук, язычок замка втянется в паз — и массивная дверь отворится.
Прямо за дверью устроен небольшой тамбур, из которого открывается вид на бронированный “аквариум” дежурного по отделу, а у стены напротив установили небольшой стол — для нашего дежурного[158]. В этом году, благодаря заботе нашего Благодетеля, мы работали автономно, подчиняясь только чиновникам Комитета, полностью выйдя из-под юрисдикции расположившегося на Витебском Жука[159]. Штаб на Мосбане стал центром нашей экспансии, откуда мы разослали рабочие группы по остальным направлениям: основать пикеты на Балтийском и Варшавском вокзале, на узловых станциях (таких, как Сортировочная и Ленинский проспект) и в дальние челноки (на Мгу, Волховстрой, Любань, Тосно, Лугу, Сиверскую). Мы сами ни за что бы не справились с таким объемом работ, но Крейзи несколько дней “не слезал с телефона” — и к началу кампании у нас появились помощники. Среди них оказалось немало наших старых знакомых из игровой тусовки, а кроме того, нам здорово помогли кадрами лидеры двух известных в Питере общественно-политических структур[160]. Их лидеры объявили охрану природы “задачей для патриотов”, и к старту кампании (22 декабря) у нас сложился полностью укомплектованный штат дружинников и инспекторов. Причем укомплектованный людьми, подготовленными к оперативной работе, в отличие от членов “Дружины Гринхипп” —составленной преимущественно из жирных хиппи и апатичных ролевиков. Именно поэтому Крейзи, планируя нынешнюю кампанию, основной упор сделал на выработку протоколов. Рассуждал он примерно следующим образом:
— У Лустберга, да не уподоблюсь ему вовек[161] — только один вокзал и всего десять человек народу, плюс пикет в Девяткино и максимум два челнока в день. А мы возьмем три вокзала — на Варшавский и на Балты поставим мобильные группы, а на Московском сделаем оперативный штаб. Будем шмонать каждую электричку, на узловых станциях навроде Сортировочной поставим засады — так что мимо нас ни одна сука с елкой не проскользнет. Народу у нас — почти сотня, то есть в десять раз больше, чем у “Гринхипп”, значит, и протоколов должно быть соответственно. Так как, Петрович? Сядешь оперативником на Мосбан?
— Угу, только не сразу, — кивнул я. — Сначала хочу направление на Финляндский, чтобы пободаться с нашими недругами за их вотчину. Я так понимаю — у них тоже будут соответствующие бумаги?
— Именно так, — подтвердил Крейзи. — Но и у тебя будут, так что все путем. Посидишь там дня три — и у них разбежится половина личного состава. Опять же, протоколы за эти три дня все будут наши. Кампания-то идет всего десять дней, так что минимум на треть испортим пидорюгам отчетность.
— И здоровье наполовину, и совсем — настроение, — обрадовался я. — Готовь документы!
Рано утром в понедельник, двадцать второго числа, я был на Финбане и стучался в двери директора вокзала.
— Доброе утро, — жизнерадостно поздоровался я. — Вас приветствует природоохранная инспекция, по вопросу предоставления помещения под штаб. Можно войти?
— Э… — неуверенно отозвался директор. — Обычно приходил другой мужчина, мы привыкли…
— В этом году правила изменились! — строго ответил я. — Теперь проведение кампании доверено нашей структуре! Вот, пожалуйста — направление из Комитета!
— А что случилось-то? — удивленно переспросил директор.
— Ведомственные перестановки, — важно ответил я. — Но вы не беспокойтесь, мы обычаи знаем. Пришлем вам елочек в лучшем виде, сколько прикажете!
— А, ну тогда ладно, — разулыбался директор. — Сейчас я насчет вас позвоню! Через полчаса я с удобством расположился в помещении уже знакомого мне пикета ДНД. Вместе со мной приехали дежурить четыре тройки бойцов из состава дружественных организаций, которые еще до обеда заполнили весь пикет нарушителями, а помещение соседнего туалета — отнятыми елями. Я как раз корпел над очередным протоколом, когда двери пикета отворились, и в помещение ворвался Тони Лустберг, далеко опережаемый собственным воем:
159
Начальник организованных при СПбГУ молодежных “Зеленых Дружин”, вплоть до 1996 года координирующий работу городского штаба Елочной Кампании, располагавшегося на Витебском вокзале.
160
Мы не упоминаем прямо названия этих организаций, так как не связывались с их пресс-службой и не знаем, будет ли для них удобно сопоставить свои имена с “текстом подобного содержания”. Но факты остаются фактами: в проведении большинства акций они оказали нам неоценимую помощь, взяв на себя наиболее сложную часть оперативной работы. Поэтому мы снова хотим сказать их личному составу: “Уважаемые, огромное вам спасибо!”
161
Специальным решением Антон Эрикович Лустберг был зачислен в Список Неуподоблюсь; в масштабах карточной игры “Неуподоблюсь” Антону Эриковичу соответствует дама в пидорской масти (дама червей).