Как-то раз Ефрейтор взялся отмечать у себя дома свой день рождения. Про это прознала ебнутая на голову соседка с нижнего этажа и тут же вызвала ментов. Она проделывала этот номер уже не в первый раз. Местный участковый, бывало, захаживал к Ефрейтору и читал ему что-нибудь из внушительной стопки накопившихся заявлений:
“В квартире надо мной регулярно происходят сходки фашиствующих молодчиков! Слышатся нацистские марши и речи Гитлера, доносятся выкрики “Зиг Хайль!” и “Слава России!”. Срочно примите соответствующие меры!”
Меры приняли, так что около полуночи в дверь к Ефрейтору постучали. Но хозяин квартиры вышел к ментам не один. Прибывший наряд встретила в прихожей целая толпа сумрачных бритоголовых.
— Документы! — потребовал старшина, да так и замер с открытым ртом.
По толпе словно волна прошла, секунду — и у ментов перед глазами возник десяток внешне похожих удостоверений. Большинство из них было выдано Комитетом, но Парафин учился в школе милиции и щеголял с соответствующей ксивой.
— Так… — старший наряда несколько опешил. — Товарищи государственная лесная охрана! У нас к вам два вопроса: почему все лысые и зачем так шумим?
— Коже от лишних волос жарко, — заявил Парафин. — Потому и лысые. И мы не шумим, а отмечаем день рождения нашего товарища. Вас соседка снизу вызвала? Редкая сука — все претензии к ней!
— Ага… — кивнул старшина, обводя собравшуюся публику взглядом. Видно было, что он уже принял решение. — Вопросов больше не имеем.
— А если, — спросил Парафин, — она опять примется звонить? Чего тогда?
— Больше не поедем, — утешил нас старшина. — Отдыхайте спокойно!
— Доброй ночи, — попрощались мы, но на этом дело не кончилось.
Не прошло и десяти минут после отъезда патруля, как Череп принялся собирать в картонную коробку пустые бутылки.
— Зачем это? — спросил Ефрейтор. — А?
— Сейчас узнаешь, — ответил Череп.
С этими словами он взял коробку, открыл двери квартиры и спустился по лестнице на один этаж. Остальные высыпали за ним — посмотреть, что он затеял. Вырвав выходящие из-под дверного косяка телефонные провода, Череп принялся колотить ботинками в железную дверь.
— БУМ, БУМ, БУМ! — гулко разнеслось по лестничной площадке, а через этот стук прорвался надломленный женский голос: — Кто там?!
— Милицию вызывала? — осведомился Череп. — А?
— Так были уже! — ответили из-за двери. — И все равно шумят, как будто … Но Череп не дал её договорить. Он подтащил коробку поближе и принялся швырять бутылки в железную дверь.
— БУМ! БУМ! БУМ! — звук бьющегося стекла смешивался с металлическим грохотом, шум стоял такой, что собственного крика не было слышно, не то что воплей соседки.
— Вот теперь, — заявил Ефрейтор в установившейся через некоторое время тишине, — у неё будут основания заявлять: “Шумят, мешают мне спать!” Хоть что-то — а то привыкла, сука, на голом месте заявы писать!
В школе милиции Парафин задержался недолго. Как-то раз его вместе с другими курсантами выгнали на практику — вооружили дубинкой и заставили дежурить на улице. Все было хорошо, покуда возле станции метро “Электросила” Парафину не попался одинокий турок.
— А ну, СТОЯТЬ! — на особый манер произнес Парафин, и турок остановился — застыл, будто вкопанный.
Связано это вот с чем: Парафин умел издавать громогласную отрыжку, мог даже произносить таким образом некоторые слова. Сначала он глотал воздух, некоторое время готовился — а затем его чрево исторгало из себя чудовищный звук. Сам Парафин называл это безобразие “флейтой”. Отступая в сторону, скажу: этот фокус имел особенный успех, когда Парафин изображал его по ночам в Парке Победы.
Для этого Парафин одевал форму, а Ефрейтор брал с собою мощный фонарь. Затем они отправлялись к горкам, где по ночам собираются влюбленные парочки. Особенной удачей считалось подстеречь тот момент, когда пьяная баба оформляет своему возлюбленному минет.
Тогда Ефрейтор неожиданно включал свет, а из этого сияния неслось звучное “СТОЯТЬ!” Парафина. А затем начиналась карусель:
— Нельзя в общественном месте сосать хуй! — возмущенно объяснял “задержанным” Парафин. — Вы закон нарушили!
— Что? — потерянно отвечали влюбленные, пытающиеся спешно привести себя в порядок. — И что теперь будет?
— Да ничего страшного! — утешал их Парафин, но тут же строго прикрикивал: — Погодите заправляться! Нужно сначала составить акт, пригласить понятых. А когда они придут, вы, девушка — должны будете взять хуй обратно в рот! Дружинник, бегите за понятыми! Если же друзьям была удача поймать ебущихся людей, то они поступали вот как:
— Машину сюда не вызвать! — разорялся Парафин. — Так что до отдела пойдете пешком! Одежду кладите в пакеты — или несите в руках!
— Что же нам, — возмущались граждане, — голыми идти? Мы стесняемся!
— Ничего не знаю, — неумолимо возражал Парафин. — Такие правила!
После этого Парафин с Ефрейтором развлекались, сопровождая “задержанных” по всему парку и откровенно над ними глумясь. Они не стеснялись взимать с таких “нарушителей” штрафы, так что жили в общем и целом безбедно. До тех пор, покуда не вышла эта история с турком.
— А ну, СТОЯТЬ! — набросился на турка пьяный в говно Парафин, а потом решил ошарашить задержанного вот каким вопросом: — Ты Аджалана[184] мучил?
— Нэ, — замотал головой турок, которому сразу же не понравился тон начинающейся беседы. — Нэ мучил! Нэ знай я никакой Аджалан! Но Парафин не унимался.
— Му-учил! — довольно произнес он. — Просто не хочешь сказать!
Слово за слово — дело дошло до рукоприкладства. За пару секунд Парафин сбил турка с ног и принялся охаживать дубинкой — но тут ему помешали. Из подлетевшего к краю тротуара такси вылез мужик, тоже порядком пьяный — и принялся на Парафина орать:
— Прекратить беспредел! — разорялся он. — Да ты же пьяный! Понятно, что Парафина это здорово возмутило.
— Ты охуел? — крикнул он мужику. — Ты милицию не уважаешь?! Но мужик не успокоился, скорее наоборот — попытался отобрать у Парафина дубинку.
184
Лидер курдских экстремистов Абдулла Аджалан, захваченный в плен турецкими спецслужбами.